В последнее время он, наверное, слишком много вспоминал.
Они проникли в крепость по осыпи, которая осталась на месте разрушенной башни. Никто другой не прошел бы по жидкой, прихваченной морозом грязи, а Кай — прошел. И своих провел.
Никто из Кавеновых людей не ждал нападения с той стороны.
В Верети тогда праздновали День Цветения, конец ноября, нагие деревья, оставшиеся в крепости, мигали огнями пирамидальных свечек в память о чуде св. Альберена.
Почти все обитатели собрались на праздничную службу.
— Вспыхнуло древо цветами огненными, — выводили суровые мужские голоса в крепостной часовне. — Плавится плоть моя пред очами Всевышнего.
Загорелось сено под навесом, перекинулось на окрестные строения. Одно из деревьев полыхнуло снопом огня.
Захрипел часовой, которого походя рубанули мечом, рухнул с галереи на крышу казармы.
— Из пламени неминучего изведи мя, Господи… Да снидут ангелы небесные, согласно хотению твоему…
Отец шел за ними, и Каю было худо. Так худо, что он половины не помнил, словно бредил наяву.
Снег кружился хлопьями, залеплял глаза, таял в чаду пожара.
— Щенок, — сказал ему лорд Кавен, когда короткий бой кончился.
Рыцаря держали, не давая упасть.
Парадная белая котта испятнана черным, слиплись волосы, густые капли стекали по светлой бороде и застывали на холодном ветру.
— Помнишь мою мать?
Он много раз выдумывал, как это будет.
Хотел посмотреть, может поговорить. Узнать, почему.
Но отец тенью стоял за его спиной, молча, ожидая обещанного.
Кавен наверное мог разглядеть темный силуэт среди снега и алых отблесков. Если бы оглянулся.
С треском провалилась пылающая крыша сарая. В конюшне ржали и бились напуганные лошади. Звенели мечи, хриплые крики доносились с башен и стены.
Кавен без страха смотрел, как выползает из его собственных ножен широкий охотничий нож. Поморщился брезгливо.
— Прощай, — сказал Кай.
* * *
Он в который раз за ночь проснулся, сел, слепо таращась в пространство. Сотни свечных огней в изломанной паутине веток все еще плясали перед глазами, сливаясь в вихрь, пустое бесконечное кружение. Еле слышно потрескивали поленья.
Под сердцем у него вдруг заныло — как бывает в предчувствии большого снега, перемены погоды.
Осень умирает.
Чума опять сидел за столом, перекособочившись, глядя в окно, за которым наливался жиденький серый рассвет — как мучная болтушка в миску.
— Не спится, — в его голосе не прозвучал вопрос. — Зря переживаешь. Лайго справится, получше чем ты.
Они должно быть уже выехали.
Вышли.
На самом деле в крепости было немного лошадей — тяжело прокормить, мало зерна. Набеги на деревни не слишком выручали. Так что бывших кавеновых скакунов, которые пережили зиму, можно было пересчитать по пальцам. Если заодно снять сапоги.