— Приспешник дьявола, — повторил Элфрит, отвечая на вопрос. Он повернулся к Бартоломью. — Я рассказал тебе все это, чтобы ты был начеку — ради собственной жизни и ради безопасности университета.
— А остальные профессора знают обо всем? — поинтересовался Бартоломью.
— Мастер Уилсон знает. Он считает, что шпион — ты, потому что у тебя оксфордский диплом, потому что по делам тебе приходится много бывать за стенами колледжа и потому что у него вызывали подозрения твои отношения с сэром Джоном. Он не раз предостерегал сэра Джона, чтобы тот не имел с тобой никаких дел. Он тебя недолюбливает, а теперь, став мастером, без сомнения, попытается выжить тебя из коллегии.
То, что Уилсон придерживается о нем самого дурного мнения и хочет выставить его из Майкл-хауза, не стало для Бартоломью откровением.
— Кто еще знает? — спросил он.
— Похоже, что-то знает Майкл, хотя узнал он не от меня. Уильям и Элкот знают. Это Уильям велел мне предупредить тебя. Элкот заодно с Уилсоном, он тоже думает, что ты шпион. Они оба считают, что ты искал печать, когда так долго возился с Августом.
— А вы как считаете, святой отец?
— Я считаю, что ты ни в чем этом не замешан и должен и впредь оставаться в стороне. Кроме того, я полагаю, что ты слишком глубоко скорбишь по сэру Джону, чтобы хоть как-то быть причастным к его гибели, и что ты остался его другом, когда большинство отвернулось от него.
Бартоломью сощурился, глядя на яблони. Эх, был бы здесь сейчас сэр Джон, он помог бы разобраться в хитросплетениях этих интриг.
— А остальные? Суинфорд, Абиньи?
— Суинфорд знает о существовании оксфордского заговора, но отказывается в нем участвовать. Человек сэра Джона уже сообщил, что Суинфорд отверг предложение оксфордцев, когда они пытались привлечь его на свою сторону. У Абиньи едва ли нашлось бы время для столь серьезных дел в промежутках между интрижками, да и в любом случае, я не могу полагаться на его здравый смысл и благоразумие. Как бы то ни было, с Оксфордом его ничто не связывает, и шпион из него вышел бы никудышный. Он вращается не в тех кругах и вряд ли может представлять для них интерес, разве что оксфордцев заинтересует болтовня завсегдатаев таверн.
Бартоломью улыбнулся. Ветреный Абиньи был совершенно из другого мира, нежели суровые францисканцы, и они никогда не сходились во взглядах. Но Элфрит прав. Абиньи поразительно взбалмошен и едва ли мог бы продержаться трезвым достаточное время, чтобы представлять собой ценность как шпион. Элфрит поднялся.
— Если в голову тебе придет любая мелочь, способная пролить свет на это гнусное дело, дай мне знать, ладно?