– Можете обращаться и так, молодой человек. Итак, меня интересует, что вы можете рассказать нам по существу дела: Улыбнувшись ещё невиннее, я кивнул и сказал:
– Хорошо, тогда я буду обращаться к вам, гражданин следователь. – После этого я специально сделал паузу, но Толкач ею не воспользовался и я, откинувшись на спинку стула, закинул нога на ногу и независимым, насмешливым голосом начал с весьма оригинального вступления – Хорошо, гражданин следователь, так гражданин следователь. Значит так, следак. Ты теперь мой должник, если базарить по понятиям. Сипеля ты ведь хорошо знаешь, это он твою племяшку избил в кровь и хотел изнасиловать, да, его соседи твоей сеструхи с ребёнка сняли. А должок твой такой, я эту гниду опущенную, и за себя, и за тебя бил. Тебе, как менту, малолеток же бить не разрешено, а с меня спишется. Козлы эти нас в угол загнали не просто так, они с чётким намерением…
С большим опозданием Толкачёв сообразил, что я сейчас в этом же высоком штиле, который мне удалось почерпнуть из фильмов, которые любили смотреть мои бывшие жены, им всё и выложу, замахал руками и воскликнул:
– Всё, Борис, я беру свои слова обратно. Обращайся ко мне, как все нормальные советские люди. Товарищ следователь, товарищ капитан или просто…
– Евгений Николаевич. – Завершил я за Толкача и тут же поспешил объяснить – Извините меня, Евгений Николаевич, но ведь вы недалеко от нас живёте, через три улицы, а ваша сестра через дом или два от вас. В общем я как-то раз слышал о том, как вы обо всём, что пережили, рассказывали кому-то. Мы в тогда казаки-разбойники играли и я в кустах напротив вашей лавочки спрятался. Так и пролежал в них часа два. Было всё как-то неловко вставать при вас. У вас тогда такой голос был. В общем страшный, когда вы рассказывали, что сделали бы с ним.
Эту историю про то, как он поделился своей душевной болью с лучшим другом, капитан Толкачёв рассказал мне в больнице. После этого я куда менее эмоционально, описывая буквально каждое мимическое движение рассказал о том, что произошло и далеко не всё, что я рассказывал, инспектор по делам несовершеннолетних записывала. Более того, после того, как я закончил давать показания, она включила электрический чайник, вскипятила воду, налила нам всем чаю и мы пили его с конфетами и сушками, пока она всё переписывала набело. Закончив писать, она будничным, спокойным голосом сказала:
– Толкачёв, лично мне всё ясно. Мальчик действовал в состоянии аффекта, чисто рефлекторно. Арматура, кастет, три финки, испуганный до полусмерти друг за спиной. В общем было бы у нас побольше таких мальчиков, то вся эта хулиганская мразь не посмела бы даже пикнуть. Поэтому дело на этом я закрываю, а эти показания передаю тебе, как свидетельские, но пусть их сначала подпишут Боря и Пётр Семёнович.