— Молодой человек, уже поздно.
Но Алекс спокойно прошел мимо нее, ведя Барбару под локоток. Была слабая надежда, что его примут за иностранца, но вообще ему не хотелось терять даже части той внутренней свободы и достоинства, которые он обрел в результате этой истории.
— Молодой человек, я предупредила! — крикнула вслед коридорная.
В номере Барбары и Джейн сидело человек шесть американцев, среди них старик-переводчик. Он встретил Алекса с холодноватой приветливостью, метнув на Барбару быстрый взгляд. Алекс понял, что лягушонок получит втык по политической линии.
Он посидел минуты три, даже снял пальто, чтобы показать этим американцам, что он ничего не боится, но, по правде сказать, волна беспокойства поднималась со дна его души, омрачая настроение.
Он поднялся.
— Гуд бай, Барбара.
— Гуд бай, Алекс, — сказала она и поцеловала его в щеку.
Алекс вышел из номера и прошел мимо дежурной так же уверенно, как и прежде. Она посмотрела на него с некоторым уважением и сочувствием, как смотрят на человека, отстаивающего свои принципы.
Через три месяца Алекс получил на почтамте бандероль из Соединенных Штатов Америки и, уплатив пошлину, стал обладателем концерта Эллы Фицджеральд в зале «Карнеги-Холл» и записи оркестра Дюка Эллингтона. Еще через некоторое время он отправил в Соединенные Штаты пластинку с записью русских народных песен и романсов в исполнении Шаляпина.
Каждый раз, когда Стебликов ставит на свой старенький проигрыватель пластинку Эллы и слушает ее концерт, ему представляется, как на другом конце Земли, в штате Иллинойс, голос Шаляпина, может статься, поет:
О, где же вы, дни весны,
Сладкие сны,
Светлые грезы любви…
И ему странно и сладко об этом думать.