Зигги положил руку на плечи Алекса:
— Это очень тяжело, Алекс. Но суть в том, что ты теперь взрослый. Ничего хуже того, что мы видели прошлой ночью, ты не увидишь. Твое воображение не сможет состязаться с жуткой действительностью. Что бы тебе ни приснилось, все будет не так страшно, как вид мертвой окровавленной Рози.
Алексу хотелось, чтобы слова Зигги его успокоили, но он чувствовал, что они верны лишь наполовину.
— Полагаю, что после прошлой ночи всех нас будут терзать демоны, — сказал он.
— И среди них вполне реальные, — произнес Зигги, отнимая руку и прижимая ладонь к ладони. — Не знаю как, но Макленнан догадался, что я гей. — Он прикусил губу.
— Вот дерьмо, — вздохнул Алекс.
— Знаешь, что ты единственный, кому я об этом рассказывал? — криво усмехнулся Зигги. — За исключением, разумеется, тех ребят, с которыми был.
— Разумеется. Но как он-то об этом узнал? — поинтересовался Алекс.
— Я так старался не врать, что он усек правду. И теперь я боюсь, что это разнесется дальше.
— С чего бы?
— Ты же знаешь, как люди любят сплетничать. Думаю, что копы в этом ничем не отличаются от других. Они наверняка придут разговаривать в университет. А если захотят на нас нажать, то это прекрасный способ. И вдруг им вздумается навестить нас дома, в Керколди? Что, если Макленнан решит в интересах дела заложить меня моим предкам?
— Он не станет этого делать, Зигги. Мы же свидетели. Ему нет смысла нас озлоблять.
Зигги вздохнул:
— Хотел бы тебе поверить. Но насколько я мог заметить, Макленнан обращается с нами скорее как с подозреваемыми, чем как свидетелями. А это значит, что он будет выискивать наши болевые точки и на них давить. Вот так.
— Мне кажется, что у тебя паранойя.
— Может быть. Но если он скажет что-то Бриллу или Верду?
— Они твои друзья. И не станут из-за этого от тебя отворачиваться.
Зигги фыркнул:
— Если Макленнан проболтается, что их лучший друг голубой, Верд захочет со мной подраться, а Брилл больше никогда не пойдет со мной в туалет. Они гомофобы. И ты это знаешь, Алекс.
— Они с тобой дружат полжизни. Это перевесит все глупые предрассудки. Я же не отвернулся, когда ты рассказал мне об этом.
— Я рассказал тебе именно потому, что знал: ты из-за этого от меня не отвернешься. Ты не какой-то тупой неандерталец.
Алекс скорчил самоуничижительную гримасу:
— Милое дело — исповедаться человеку, чей любимый художник Караваджо. Но они тоже не динозавры, Зигги. Они примут это нормально. Пересмотрят свои взгляды в свете того, что знают о тебе. Я и вправду не считаю, что тебе следует из-за этого беспокоиться.