Она сказала Измаилу, когда он пришел накануне отъезда («с очередным докладом», – мысленно съязвила она).
– Теперь гляди в оба, потому что будут происходить важные вещи – для твоего хозяина, а, значит, и для тебя.
Он согласно кивнул головой. Так что же? За кем он отныне будет следить и для кого?
* * *
Торгерн и его люди выезжали из крепости рано утром. Уже рассвело, но день обещал быть пасмурным. Дул промозглый ветер. Впрочем, почти все население крепости все равно сбилось во дворе поглазеть на торжественный выезд. Торгерн глядел равнодушно на всю эту давку, гомон, суету. Сама поездка, казалось, ничуть не занимала его. Катерн, возглавлявший свиту, озабоченно на него косился. Но ничего не случилось, двинулись.
Ничего из царившей внутри крепости суеты не отразилось снаружи. Все те же мрачные пустынные пространства, жмущиеся к земле редкие фигуры крестьян, лужи, в которых не отражалось солнце. Выезжая из ворот, Торгерн обернулся. И увидел ту, которую бессознательно искал в толпе. Она стояла на крепостной стене, в своем вечном темном плаще, длинном и широком. Не женщина, скорее, птица. Тщедушное тело, острый нос, и большие сложенные крылья. Он знал, что забудет о ней еще до того, как за ним захлопнутся ворота крепости.
И забыл.
* * *
Но она! Словно в неизлечимой болезни наступило непредсказуемое облегчение. Конечно, ее ненависть по мере роста укрепляла сама себя, как Милон со своим быком, но даже ей требовалась передышка. Карен казалось, что только с отъездом Торгерна по-настоящему наступила весна. И дни еще бывают солнечные, и трава наливаеся зеленью. Господи! Мир существует! Мир, оказывается, еще существует… Теперь она могла посвятить все время больным и приготовлению лекарств. Она привлекла к этому Бону и Магду – пусть учатся! Кроме этого, она засадила их за шитье платья, потому что ее единственное и неснимаемое страшно обветшало (правда, это платье во всем должно было повторить первое). Самой ей было некогда – она составляла новую мазь от ожогов.
Новости, приходившие из Вильмана, были самые утешительные. Она узнавала их от Флоллона – он наместничал в отсутствие Торгерна, и в последнее время заметно зауважал ее, хотя вряд ли считал реальной силой; а еще больше от жены коменданта – ее мальчик быстро выздоравливал. Она могла торжествовать – первое же большое сражение оказалось выигранным. Но понемногу смутное недовольство начало овладевать ею. Она не доверяла Торгерну, не доверяла даже тогда, когда он шел по пути, который она считала наилучшим. И теперь, когда он предоставлен себе… Надолго ли его хватит?