– Об этом. Об этом же самом.
«Бесполезно. Потому что он глух ко всему, что не от него исходит. Я могу орать ему в самое ухо, он не услышит.»
– Хватит, поговорили. Я ухожу.
– Но мы скоро увидимся.
– Да.
Внизу, под лестницей, ее поджидали Флоллон и Катерн. Подслушивать они опасались, и теперь нетерпеливо подскочили.
– Ну, как?
Не глядя на них, она сказала:
– Если бы кто знал, как здесь нужна Линетта.
– Кто?
– Ну, госпожа Линетта, коли так угодно. Только как ее сюда заманить?
– А епископ?
– Что епископ? Он здесь не поможет. Может, он и рад бы, да не выйдет. Хорошо, если не будет мешать.
И, не прощаясь, она зашагала к себе. Они ее не интересовали. Они тоже не могли помочь. Как нужна здесь Линетта. Это помогло бы разрешить политический узел. И – Карен не хотела лгать себе – Линетта нужна была ей из чувства самосохранения. И верно – ни слова не было сказано. О чем? Конечно, ему не надо было говорить. Она знала. – Короче, все снова сходилось на необходимости этого брака. Дело даже не только и не столько в личном отвращении. Эта дурацкая, нелепая, никчемная страсть путала все в продуманном порядке действий. Следовало развернуть его в нужную сторону и ткнуть мордой туда, куда надо. И сама Карен не может прилагать излишних усилий, потому что… потому что помешает само ее присутствие. Вот тоже задача. Присутствовать, не присутствуя. Ну, на эту приманку я не попадусь.
В следующем переходе вынырнул отец Ромбарт с прижатыми к груди руками.
– Я только что видел Его Преосвященство, – торопливо сообщил он. – И он хорошо отозвался о тебе, хотя, как он сказал, раньше слышал о тебе одно лишь дурное. Но, если помыслы устремлены к высшему, Господь не оставит тебя. Ибо сказано: «И если будут грехи ваши, как багряница, как снег убелю.»
– Вот этого я никогда в Писании не понимала. Как может алое стать белым? Кровь – снегом?
– Это может сделать один лишь Бог.
– И один лишь Бог может это понять. И он очистит нас от грехов, только если мы сами захотим быть чисты. Разве не так?
– Как можно не хотеть очиститься от грехов?
– Ты живешь здесь – и спрашиваешь меня об этом?
Она вернулась к себе в пристройку, и на нее глянули две пары глаз – черные и голубые, – и снова склонились работе. Бона усердно толкла пестиком в ступке. Магда шила. Они предпочитали работать здесь, а не у себя, независимо от присутствия Карен, если она им разрешала, конечно. Она кивнула девушкам, расстегнула плащ, бросила его на постель. Вон там, где Бона стучит пестиком, сидел Торгерн, уронив голову на руки.
Она прошла в меньшую комнату, которая служила главным образом кладовой. Там же стояла бочка, в которой можно было мыться, но сейчас она мыться не собиралась. Стояла, оглядываясь на свисающие пучки трав, на узкое окно под потолком. Она не случайно сказала как-то Торгерну о доме. Уже полгода она жила, тщательно вглядываясь в окружающую жизнь, и одновременно не замечая ничего внешнего. Это был не ее дом, не ее город, не ее страна. Несмотря ни на что – не ее.