– Никитушка… не казни себя, – откуда-то издалека пробился мягкий голос Яги. Бабка шла рядом под ручку со мной, но я обернулся так, словно увидел ее впервые. – Нет в том нашей вины, мы следствие вели честно. Тот злодей, что чертежи корабля энтого проклятущего взял, из шкуры вон лезет, следы заметая. Видать, шибко боялся он, что вспомнит Ксюша подругу ту, чернявую. Вспомнит и узнает. Ведь и отец ее, покойный дворник Николай Степанович, за то же знание жизнью поплатился. И разбойник с постоялого двора – тоже знал. Мне покуда неясно, как им всем яду дать умудрилися, но то, что цепочка эта из одних звеньев состоит, – уж можешь мне поверить…
– Вы думаете, Ксению отравили?
– А ты как думаешь? Стрельцы ведь не сказали – утопилась, застрелена али повесилась. Сказали, померла… Зуб даю, что яд это!
– Будем разбираться на месте…
Из окон домов со всех прилегающих улиц на нас изумленно пялился народ. Прохожие останавливались, люди недоуменно вертели головами, напряженно переговариваясь, и обрывки фраз иногда долетали в нашу сторону:
– Гляди, гляди – участкового под арест ведут! Да прямо вместях с Бабою Ягою…
– Пожалей их добрый Боженька… Ох ты, горе какое! Он ить молоденький совсем, неженатенький…
– Наше дело сторона… Раз ведут, значит, сам виноватый.
– Это участковый-то?!
– А что участковый… Он небось такой же человек… Проворовался, поди, али документы милицейские за границу басурманинам продавал. Мне его рожа завсегда подозрительна была…
– Пусти, дядя! Пусти, я энтому козлу за Никиту Ивановича рыло набок переверну…
– Гриня, не смей! Убьешь же мужика… Дай-кась я сам ему врежу!
– Что зря кулаками махать? Дело делать надо, православные…
– И то верно, Матрена, собирай баб!
Лукошкинцы – народ активный, я об этом часто говорил. Вообще должен признать, что именно в данном деле процент участия обычных, рядовых граждан оказался необычайно высок. Иногда казалось даже, что это не мы ведем следствие, а сам народ по своей бушующей и мудрой воле направляет нас в ту или иную сторону. И, забегая вперед, скажу, что разрешили всю проблему и поставили в этом расследовании жирную точку именно они, простые жители столичного города Лукошкино.
Ну а пока… пока мы с Ягой входили на царское подворье. Предгрозовое состояние ощущалось повсюду. Даже сам воздух над государевым теремом был насыщен электричеством до предела. Слуги передвигались на цыпочках, стража замерла в манекенной неподвижности, бояре боялись шмыгнуть носом. Впечатление такое, словно от любого незначительного жеста или слова с небес обрушатся гром и молния, дабы вусмерть испепелить неосторожного. Я тихо отправил бабку в дворницкую. При всех гороховских закидонах он вряд ли бы потребовал перенести тело любовницы в свои покои. У царских ворот поскуливающей сворой толпились приближенные бояре. В мою сторону они даже не смотрели, я для них вечный чирей на пояснице. Двое самых храбрых испытывали судьбу, лепеча что-то верноподданническое у замочной скважины: