– Да вот волос еще, рыжий, длинный… Больше ничего полезного сказать не могу. Все обсмотрела, обыскала, обнюхала – прямого чародейства нет. Но было оно… что-то такое махонькое в воздухе носится, а угадать не могу…
– Тот, кто взял чертежи, попытался залечь на дно. Однако из боязни, что мы его все равно достанем, он начал планомерно уничтожать свидетелей. Это может означать только одно – следствие движется в правильном направлении. К сожалению, я не великий Шерлок Холмс и не почтенный отец Браун. Наши милицейские методы зачастую рутинны и не всегда завершаются театрально эффектным финалом. Мы будем следовать путем логики и фактов, а факты таковы…
– Никита Иванович, – дрогнувшим голосом перебил государь, – хрен бы с ними, с чертежами! В конце концов, мои умельцы новых намастрячат, но убийцу Ксюши найди! Живьем поставь пред очи мои мутные…
– От чего ж мутные-то, батюшка?! – перекрестилась Яга.
– От горя и алкоголю, – значимо ответствовал царь.
– Так вот, факты таковы, что сейчас у нас сохранился только один свидетель – думный дьяк Филимон Груздев. И его жизнь находится в большой опасности… Однако если мы попробуем использовать его как живца, то наверняка выйдем на истинного виновника!
– Или исполнителя, – поправила меня бабка. – Главный злодей-то, поди, дома сидит, паутину плетет… Но ничего, мы как веточки все обрубим, так и за корень возьмемся. Небось выдернем… А ты, государь, крепись… За отцом Кондратом пошли, он хоть до развратников и суров, но отпевание лучше всех в столице разумеет. Как поет… как поет, даже у меня, грешницы, сердце замирает…
– Нет его, к послам константинопольским в монастырь соседний отправился, иконы редкие для храмов принять. Раньше послезавтра его и не жди, – вздохнул Горох.
– Ну, тогда отца Евграфа из Иоанна Предтечи, тот тоже поп не из последних…
– Спасибо на добром слове. За поддержку, за участие опять же, – царь поочередно обнял нас обоих. – Идите сами, провожать не буду. Вслед ругаться тоже не стану, настроение не то… Расстарайся, Никита Иванович, чай, не забыл – завтра поутру срок!
– Так точно, примем к сведению, – козырнул я и невольно обернулся к дверям. Оттуда давно доносился невнятный шум, постепенно усиливаясь и прорываясь подозрительно истерическими взвизгами. Переглянувшись, мы все отправились посмотреть. В тереме творилось что-то невообразимое… Стрельцы спешно раздували фитили, со двора слышалось ржание встревоженных лошадей, туда-сюда носились взъерошенные слуги, бояре прятались по углам, со всех сторон летели ругань, плач, проклятия и причитания. Первым, кто хоть что-то смог объяснить, оказался памятный своим отношением к милиции добрый боярин Кашкин: