* * *
Ну, для начала денёк выдался не очень… То есть с утра вроде бы солнышко, но ближе к обеду небо захмарилось, набежали жиденькие тучки, и понемногу начал накрапывать дождик. Тёплый, весенний, а всё равно приятного мало…
Из отделения вышли втроём, но по отдельности. Эксперт-криминалист, в новом платочке, цыгановатой юбке и с насурьмлёнными бровями, чуть прихрамывая, впереди всех, яркая, как транспарант. Слева и изрядно позади нарочито медленно шагающий Митька, заранее воровато оглядывающийся и подозрительный до крайности. Справа я, спокойный, как варёная курица, с абсолютно непроницаемым лицом и белыми дрожащими пальцами.
Где-то на задворках мозгов зреют нехорошие мысли о том, что вся афера выглядит дырявее решета и шита белыми нитками, большими стежками, да ещё и неаккуратно, как в детском саду. Кто нам позволит этот шкаф утащить? Как мы его по улице понесём? Зачем он нам в отделении? И, главное, какое я буду делать лицо, когда за ним придёт (а придёт обязательно!) справедливо возмущённая делегация заезжих скоморохов?!
Думать ведь надо! Но нет, мы идём мокрые, сосредоточенные, в перемазанной грязью обуви, воплощать в жизнь «немудрёные старушечьи мыслишки»… Благо хоть дождик разогнал случайных прохожих по домам, и не приходилось здороваться с каждым встречным-поперечным. Да чтоб я ещё раз доверился бабке…
На подходе к цирковому шатру мне окончательно поплохело, но отступать было некуда – не найдём царя, я рискую больше всех, от увольнения и до плахи! Это пока я «добрий дрюг полицайн», а как не верну любимого мужа, так сразу «держать отфет, сыскной воевода!».
У входа в абстрактной хаотичности изображали полное безразличие еремеевские стрельцы. Какой-никакой народец здесь всё-таки толкался, особенно много было детей. Взъерошенные, с горящими глазёнками, они сновали повсюду, напряжённо ожидая раздачи «бесплатных» карамелек. Значит, процесс пошёл… Я почувствовал прилив злости и желание действовать.
– Пойдём, Никитушка, – не оборачиваясь, позвала Яга. – Работаем дружно, согласно утверждённому плану. Митенька не заробеет?
– Никак нет, бабуля! – глухо прогудел он.
– А Фома Силыч здесь ли?
– Еремеев стоит справа, пакет с конфетами у него за пазухой, – присмотревшись, доложил я.
– Ну, тады ни пуха ни пера, мальчики…
– К чёрту! – тихо отозвались мы.
Бабка подхромала к охраннику и скрылась внутри скоморошьего балагана. Я должен был досчитать до двадцати. Время тянулось медленно…
– Никита Иванович, мочи моей больше нет – дозвольте первым идти!
– Не дозволю! Самостоятельно ничего менять не будем. Если на арене всё чисто, я тебя позову. Гуляй у входа.