Петренко вдруг до боли захотелось что-то сказать этой девушке, стать для нее видимым и близким, увидеть ее, но он только отрезал:
– Нет, девушка, поговорили. – Он бросил трубку и сказал в сторону: – И все.
Петренко шагал по коридору в туалет курить и бухнул из любопытства в дверь канцелярии – из-под нее бил свет. Писарь Вася Смагин вопросительно поднял голову от толстой тетради, приостановив бег руки с шариковой ручкой.
Оставался час до ужина – кроме Васи в канцелярии никого не было.
Петренко усмехнулся и уперся рукой в стену.
– Все пишешь? Как ты уже надоел… Когда ж ты дембельнешься, малый?
Лицо у Васи было отстраненное, будто чужое. У него даже был расстегнут воротничок – как у деда. С расстояния, от двери, казалось, будто он и подшит стоечкой. Петренко даже зажмурился – Господи, какая ерунда…
Вася ответил:
– Когда напишу.
– Так ты торопись, так твою мать… Не век же этой зиме, ну ведь должна же она кончиться, так ее мать, – вот уйду я, про кого ты будешь писать?
Вася уверенно улыбнулся:
– Ты не уйдешь, пока я не напишу. Ты вообще не человек, а место. У тебя даже нет фамилии – на этом месте всегда кто-нибудь есть – зачем мне торопиться?
– Я не место. Я человек, – раздельно проговорил Петренко, вздрогнув от неотступного, изнуряющего воспоминания. – Вот паскуда… А ты чего здесь сидишь? Туалет, что ли, чистый? Или репа толстой стала?..
Он сказал это и вдруг обмер – ему вдруг показалось, что салабон – это он, Петренко, и сейчас Смагин его убьет за такие слова, и не слезть ему с параши никогда в жизни…
Смагин медленно закрыл свою тетрадь, засунул ее в сейф, звякнул ключом, затянул потуже ремень и пошел к выходу из канцелярии.
Петренко вышел за ним, от него шарахнулся в сторону согбенный Козлов, Петренко вздохнул успокоенно – все на месте – и неожиданно сказал Смагину в спину:
– Не надо. Иди пиши лучше… Кто припашет – скажешь, Петренко сказал писать. Двух недель тебе хватит?
Смагин вежливо ответил:
– Не волнуйся, Игорь, я лучше помою.
И, захватив ведро из коридора, шагнул в туалет.
Совсем вечером Петренко опять покуривал в туалете, внимательно рассматривая автопарк, потом набросил на плечи шинель и пошел к выходу.
– Коробчик, Хоттабыч, так твою мать, – бросил он на ходу. – Машину опять не закрываешь, чмо?
– А иди ты… – прошептал ему Коробчик в спину.
Петренко улыбнулся и этого не услышал.
Он коротко кивнул дневальному по автопарку Попову, нежно общавшемуся с двумя потрепанными шмарами у проходной. Одна из них – Лилька – громко окликнула Петренко:
– Игорь!
Но Петренко даже не обернулся и быстро заворотил за крайний грузовик.