Правда не терпит противоречий.
Я произношу слова, зная, что смысл их будет ускользать от тебя вплоть до последней судороги после нашего соития. Только когда твои зрачки замутятся, ты увидишь, что они сметают все, как бульдозер, крошат, как лом...
Я вломился к тебе, в тебя. Укрыться негде.
Его никогда и не было, укрытия.
Я произношу слова.
«У тебя крепкая спина».
Удары. Кровь.
30 августа, 8.55
Казалось, ему впервые удалось так хорошо заснуть за многие годы, даже десятилетия.
Утренний свет просачивался сквозь жалюзи. Поначалу Томас просто лежал, глубоко дыша и следя за солнечными пятнами на потолке спальни. По сбитым прохладным простыням рядом с собой он понял, что Сэм уже встала. Пока он дремал, его преследовала виденная где-то реклама «тойоты» — одна из многих, направленных против нового акта об ответственности за окружающую среду. Стоило ему закрыть глаза, как он видел колеса, стремительно мелькающие на фоне изрезанного трещинами ледника. «Потому что завтра, — мурлыкал вкрадчивый голос, — это самое важное, что есть на свете...»
Потом он вспомнил о Фрэнки. Когда он выбрался из-под одеяла, его трясло.
Прежде чем запрыгнуть под душ, он принял еще таблетку лоразепама. К тому времени, когда Томас оделся, он уже чувствовал, как фармацевтический покой переполняет его, сужая чувство ужаса до смутной неуверенности вроде той, которая заставляет постоянно рыскать по карманам — не забыл ли ключи.
Томас был одним из тех, кто теряет вещи в собственных карманах и готов перевернуть весь дом, ища то, что спрятано на нем самом. Всегда забывая запомнить.
Сэм сидела за кухонным столом, читая газету, вся в потоках лимонного утреннего солнца. Несмотря на одежду в стиле ФБР — черную как смоль юбку и пиджак, — выглядела она свежо, будто только что вышла из душа. Волосы, высыхая, стали совсем светлыми по краям.
— Ну и-и-и-и?.. — спросила Сэм с выжидательной улыбкой. Освещенная сзади, газетная страница отбрасывала гигантскую тень.
— Вот черт, совсем забыл про Рипли, — хрипло ответил Томас, протягивая руку за кофейником.
Лицо Сэм недвусмысленно говорило о том, что она имеет в виду их вчерашний разговор. Томас подумал, что она старается подметить какой-нибудь проблеск, вспышку... Решимости...
Больше никаких балластов.
— Уверена, Миа не против, — сказала она, когда он наливал себе кофе.
— Я беспокоюсь не о Миа, — ответил Томас, всячески стараясь, чтобы в его тоне не прозвучали обвинительные нотки. — Меньше всего Рипли нуждается в том, чтобы ее бросили одну... — Голос его чуть не сорвался на слове «бросили», которое он выговорил, запинаясь.