– А мне рассказывали, что Лауруш...
Охотник развернулся на каблуках и попытался испепелить нахалку взглядом. Та не смутилась:
– Мне рассказывали, что почтенный Лауруш любил говорить: «Учить побоями – что кормить помоями!» Это правда, учитель?
За спиной у Шенги кто-то хихикнул. Но растерявшийся Охотник не обернулся.
– А... откуда ты это знаешь?
– Так, слышала от кого-то, – туманно ответила ученица, потупив глазки.
Воспитательный порыв погас, Шенги вздохнул и тоскливо спросил:
– Хоть дрова-то перекололи, негодяи?
Негодяи на два голоса ответили, что да, перекололи, и в поленницу сложили, и воды в бочку натаскали, и двор подмели... Не дослушав, Шенги махнул рукой и вышел, кляня себя за мягкотелость.
* * *
До темноты Совиная Лапа не появлялся в доме – сколачивал дощатые щиты для будочки-бани. Зимой он поставит их вокруг очага в пристройке и мыться можно будет в любой холод.
Дважды прибегала Нитха. Первый раз принесла лепешку с ломтем окорока и кружку вина, а заодно сообщила, что мальчишки умяли все, что было на столе, после чего она заставила их перемыть миски и выскоблить столешницу... Ого! Крепко, видать, расстроены юные преступники, если без спора подчинились маленькой вэшти!
Придя второй раз, девочка покрутилась вокруг Охотника и совсем уже собралась исчезнуть, но в последний миг решилась:
– У нас в Наррабане говорят: «Не бери сегодняшний гнев в завтрашний день...»
– Что-о?! – грозно обернулся к ней учитель.
Малышка не струсила, не дрогнула:
– Учитель, они очень, очень переживают!
(Это «очень, очень» было произнесено с подозрительно знакомой интонацией.)
Совиная Лапа мрачно ответил маленькой заступнице, что вся шайка должна немедленно укладываться в постели и чтоб к его приходу было слышно только сонное сопение!
– Не выйдет насчет сопения, учитель, – повеселела девчонка. – Там Старый Вояка рассказывает, какие муки ждут в Бездне всех гурлианцев. Так интересно! А у нас в Наррабане бог смерти Гхурух своими черными скользкими щупальцами...
– Цыц и брысь! – четко скомандовал Шенги. Глядя в спину удаляющейся девочки, подумал: «Вредина-то вредина, но сердечко доброе...»
Не спеша закончил сколачивать щиты. Скинул рубаху, с удовольствием вымылся холодной водой, оделся и, насвистывая, пошел к крыльцу.
Дверь без скрипа приоткрылась, и Шенги замер на пороге, поняв, что происходит в темном зале. В свете догорающих углей вершилось одно из чудес детства: звучали страшные истории.
Как любил их мальчик, которого еще не называли Совиной Лапой! Как памятен до сих пор мучительно-сладкий ужас, когда собственная тень в свете очага, обернувшись чудовищем, заставляет волосы встать дыбом; когда скрип двери отзывается в душе беззвучным воплем...