Город спал глубоко, словно в обмороке. Пухлое облако потихоньку подобралось к луне, закрыло ее, потом надуло щеки, брызнуло дождем, пытаясь привести спящий город в чувство. Облако иссякло, растаяло, а город спал.
Татохин подумал, что в такую глубокую тишину хорошо бы запустить кошку с привязанной к хвосту консервной банкой. Но осуществить задуманное не удалось по причине отсутствия кошки.
Тогда Татохин позвонил мне. Жена его проснулась, когда он начал набирать номер, но, узнав, что звонят мне, сразу успокоилась и снова уснула. Вот это-то обстоятельство меня раздражало больше всего. Я не люблю, чтобы жены спокойно шали, когда я общаюсь с их мужьями, пусть даже по телефону.
Но тут уж ничего не поделаешь. Жена не ревновала Татохина ко мне. Я уже сто лет не могу привыкнуть к тому, что у него умная, спокойная и справедливая жена. В моем понимании все жены должны быть глупыми, взбалмошными и всегда неправыми.
Телефон в моей квартире звонил так громко, что его должен был услышать весь город. Нет, никто, кроме меня, не услышал.
— Ты, конечно, спишь? — голос Татохина звучал красиво и спокойно, как всегда, впрочем.
— Конечно.
— А этот реставратор все еще в лесу. Теперь уже не вернется, наверное.
— Вернется. Ты опоздал отослать его. Он уже влюбился.
— Да? Еще новость. Но это во-первых. А во-вторых, я не торопился его отсылать, что ты вечно из меня злодея делаешь. Не виноват же я, что они часто у меня дорогу спрашивают. Я им просто на пути попадаюсь.
— Это, наверное, оттого, что путь их через бар проходит, а ты там почему-то часто случайно оказываешься.
— Все, приехали. Эта тема уже даже моей жене надоела. Слушай, а откуда ты знаешь, что он уже? А в кого, а?
— Татохин, голубчик, ты будто не в нашем городе живешь. Я сама была в том автобусе, когда с ним это случилось. И неужели не догадываешься, в кого?
— На восемь десять автобус? Ну, раз не ты, значит, Людмила. Больше там не в кого.
— Сообразительный ты у нас. Теперь скажи, что же будет. Остаться там он теперь не останется. Но вот время, возраст, как ты думаешь, зацепит?
— А пусть не лазит, звали его. Реставраторы, все бы им подновлять, все бы перекрашивать. И так хорошо, нет, кто-то их просит. Дерево-то ему для витража нужно. Он его уже трогал, пыль смывал. Теперь не только его, Людмилу зацепит, раз ты говоришь, что в нее…
— Татохин, слушай, может, обойдется. Он же уже полюбил, и не только Людмилу, но и город тоже. Он же наш уже, почти.
Татохин долго молчал. Потом заговорил, и голос его уже не был спокойным, как обычно.
— Наши витражи не трогают без толку. Теперь уж ничего не поделаешь. Будем ждать. Может, правда, еще обойдется.