— Иди сюда.
Я подошла. И откуда это ощущение, что он надо мной подсмеивается? Наверное, оттого, что и в самом деле подсмеивался.
— Мне хуже, ты уж поверь, — сказал Лайм. — В конце концов, именно я соблазнитель. Знаешь, каково это?
Тут он снова поцеловал меня, и это было нечто неописуемое. Знаю, мужчины — это вроде органов пищеварения, и мы сами не понимаем, для чего они нужны. Но ведь нужны, и еще как.
А хорош ли он, как выразилась бы Кайли, в постели? Думаю, все зависит от того, что под этим подразумевать. Есть мужчины, для которых соблазнить женщину — это все равно что взломать сейф или настроить телевизор. Ну, знаете — практический опыт, профессиональные навыки. Волшебные пальцы. Это вроде как тыкать вешалкой в окно автомобиля, если тебя угораздило захлопнуть ключи в бардачке. Лайм не из таких. Это не значит, что от него вообще нет толку. Ни в коем случае. Но здесь что-то совсем другое. И я не могла подобрать для этого слова — и, честно говоря, не хотела.
А хороша ли в постели я? Понятия не имею, и в данный момент мне все равно. Любитель джунглей Грег Дейли утверждал, что хороша, только непонятно, что он имел в виду. А радикальный студент Леон гладил меня после этого по голове и давал поносить свою футболку, что было очень мило. А сейчас? Не знаю. Вот странно — ведь это должно бы меня интересовать?
Я согласилась с Лаймом, что секс — это трах, оргия, функция организма. Иначе меня здесь не было бы. И точка. Это не конкурс на самый разукрашенный пирог на Королевском пасхальном шоу. Мне не нужны баллы от судей, а если они нужны Лайму, то от меня он их не получит.
Часа в два ночи, или что-то около того, я отправилась в ванную, почистила зубы и умылась. Потом уперла руки в бедра и снова посмотрела на себя в зеркало. Одно из двух: или я сексуально независимая женщина конца девяностых, или же я волосатая, эмоционально неуравновешенная одиночка, принимающая секс за любовь, потому что ничего другого не остается.
Когда я вернулась, Лайм сидел на кровати и тер ладонями лицо.
— Что случилось?
— Ничего, — ответила я.
— Ты случайно не хочешь серьезно и глубокомысленно поговорить?
— Нет.
— И то хорошо.
И мы начали снова — с тем относительным энтузиазмом, с которым люди спохватываются, что у них в сумке завалялось шоколадное печенье. И в этот раз все было как-то легче и ленивее. Но секс застал меня врасплох, и, сама не знаю почему, я расплакалась.
О нет. Худшее. Самое худшее!
— Эй!
Новый поток слез. За долгие годы практики я наловчилась плакать беззвучно, но слезы так и лились по моему лицу.