— А как я могла ее остановить? — Адриана начинала терять терпение.
— Но это же отвратительно! Какая гадость…
— Это жизнь, мам, и тебе все-таки пришлось с ней встретиться. Ты переписываешь реальность, как сценарий, но люди-то вынуждены жить с реальностью.
— Ты не знаешь, о чем говоришь! — Бланш вытерла руки кухонным полотенцем, повесила его и налила себе кофе.
Адриана заметила, что руки у нее дрожат, и заговорила вновь:
— Лиза знала о пропавших деньгах давно, все это время хранила в себе сомнения. Удивительно, как она не взорвалась до сих пор. Не могла она этого так оставить, и я не виню ее. — Она собрала из раковины брокколи и стала резать. — Хоть попыталась что-то сделать. Я бы никогда не смогла так в ее возрасте.
— О, не начинай снова! — Бланш со стуком поставила на стол чашку. — С тех пор как умер Харви, я только и слышу от тебя: твой отец то, твой отец это… У тебя было чудесное детство. Почему ты вдруг готова нарисовать все в черном цвете?
— Потому что алкоголизм — это черный цвет, мама.
— Да, твой отец пил.
Признание Бланш изумило ее — никогда раньше не произносила она столь откровенных слов.
— Пил, это правда. Но где же твои воспоминания о хороших временах? Почему ты не хочешь вспомнить о них? И не хочешь, чтобы я помнила о хорошем вместо… другого?
«Другого»? Адриане стало почти смешно. Да у нее множество таких воспоминаний: ссоры, слезы, крики, хлопающие двери… А мать зовет все это «другим».
— Он бил тебя, черт возьми! — Она бросила нож — делать вид, что готовишь, больше не было смысла. — Тебе не известно, что я об этом знала?
Голова у Бланш откинулась, словно ей дали пощечину, лицо побелело.
— Ты… слышала? — едва шепнула она. — В ту ночь… ты слышала?
Адриана резко кивнула.
— Зачем ты притворялась, что упала?
— Адриана, поверь, это был первый и последний раз, когда он поднял на меня руку… За все эти годы.
Голос у нее был так тих, что Адриана почти читала по губам.
— Я… я сказала тогда, что убью его, если он снова меня ударит.
— Я помогла бы тебе, если бы ты мне позволила. — Адриану переполняли боль и ярость. Бланш только покачала головой.
— Ты была ребенком… И не могла ничего сделать. И я тоже не могла.
Она вдруг разом постарела и выглядела теперь на свои пятьдесят три года кожа стала тонкой и сухой, обозначились морщинки, на губах собрались крошечные комочки помады… Адриане сразу захотелось защитить ее, утешить.
— Но ты… ты ведь могла уйти.
— Ох, дорогая… — Бланш грустно улыбнулась и снова покачала головой. — У меня же не было ни денег, ни образования. Зато был ребенок, которого надо растить. — Еще одна легкая улыбка. — И, что самое важное, я не хотела уходить.