– Я вот слышал вы, Николай Иванович, политикой занимаетесь. Что это мы с вами, два таких умных, интеллигентных человека, все про алкашню подзаборную беседуем? Да господь с ними, отбросами общества! Раз уж выпал мне случай с вами познакомиться, так любопытно, что вы о положении дел в многострадальном отечестве думаете?
Смена темы разговора не просто обрадовала Воробьева, он прямо-таки расцвел что твоя майская роза. Нет, копошилось в его подсознании недоуменное опасение: с чего бы это вдруг ментяра оставил свои очень неприятные подколы и его политическими взглядами заинтересовался? Но, оседлав любимого конька, сказав пару фраз, Николай Иванович уже не мог остановиться, его, что называется, несло. Синдром токующего глухаря, которого бери хоть голыми руками. Самовлюбленность никому еще ничего хорошего не приносила.
С четверть часа Гуров терпеливо слушал разливавшегося курским соловьем «народного художника», вставляя временами сочувственные реплики, так что вскоре Николай Иванович начал его чуть ли не единомышленником считать. Нет, ничего нового Лев не услышал. Однако лишний раз подтвердилось то, в чем Гуров и так уже был уверен: всякие «Яблоки», эспээсы и прочих «пр-родажных дер-рьмократствующих христопр-родавцев» Воробьев на дух не переносил, обходил пятнадцатой дорогой и даже плюнуть в их сторону почитал за великий грех. Так что на митинге, проводимом СПС, его было увидеть не более вероятно, чем свинью в синагоге. Так откуда же бумажечка?
Значит, кто-то ее в «студию» принес. А затем, вероятнее всего, этому «кому-то» потребовалось записать некий телефонный номер. Вот он и оторвал половинку буклета, лежащего в кармане аккурат рядом с ручкой. Потом то ли специально оставил, то ли просто забыл на столе, что вероятнее. Ибо если гуровские подозрения имеют под собой реальную почву, то «кому-то» стало не до бумажечки. А Воробьев на нее в общем творческом бардаке, наблюдаемом на столе, как, впрочем, во всей мастерской, просто не обратил внимания, не заметил.
– … Цар-рь, царь батюшка! Представление о хр-ристианском государ-ре как помазаннике Божием несовместимо с ассиро-вавилонским представлением о царе как земном боге. Нам, истинным патриотам, новый Сталин без надобности, тем более он инородцем был! Власть, опирающаяся на Абсолют, ставит себе самоограничение в этом Абсолюте, – вещал Николай Иванович, аж глаза прикрывая от удовольствия, а потому не замечая, как невзрачный сине-белый листочек перемещается в карман гуровской куртки. – И не будет на Руси тирании ни коммуняк поганых, ни дерьмократишек ублюдочных. И заживет народ пр-равославный под властью самодержавной, под дланью цар-рскою, всем нехристям на удивление. Я об этом поэму пишу. Без хвастовства скажу – гениальную! Вы хоть и из милиции, а вроде бы понимаете, что к чему, судьбами отечества многострадального интересуетесь. Вот я вам сейчас отрывок из поэмы своей прочитаю.