– А что, княже, не повелишь ли гусляру, коль решил его в почете держать, что-нибудь веселое спеть, а то вон лики у всех хмурые больно. Будто не пируем, а на тризне[61] сидим.
– Так оно и есть, – мрачно откликнулся Завид. – Тризна она и есть по моим трем десяткам гривен, да еще сколько за лечение с меня возьмут – не ведаю. Сплошной разор. Тебе, княже, легко речь вести, сундуки-то, поди, в скотницах от злата ломятся.
– Ну да ладно, – поднялся со своего стольца князь и, окинув лукавым взглядом сумрачных бояр, провозгласил: – Ныне обещался я свому слуге верному восполнить утрату, а княжье слово верное.
Завид встрепенулся, да и остальные бояре, включая Онуфрия, насторожились – как бы милость княжья мимо не прошла, золотым дождем на одного Завида излившись.
– И вот тебе мое слово, Завид. Решил я, гривны твои взяв левой рукой, правой еще больше тебя наделить. Кто, как не ты, вместе еще с батюшкой моим в походы хаживал? – рискнул предположить Константин. Судя по возрасту Завида, такое вполне могло иметь место.
– Известно, – подтвердил тот, светлея лицом.
– Кто живота не щадил за князя своего на сечи лютой?
– Бывало такое, – аж подбоченился Завид.
– Тут подарок богатый нужен, – огляделся князь, задумчиво глядя на пустые бревенчатые стены, и, не найдя ничего ценного, бесшабашно махнул рукой: – А-а, знай мою доброту. Всю скотницу княжью тебе ныне...
Он не успел договорить. Прямо на глазах стремительно багровея лицом, боярин всхрапнул и рухнул, угодив бородой в стоящее перед ним блюдо с заливною рыбой.
Поднялась суматоха. Все разом повыскакивали с мест и кинулись к Завиду. Кое-как слуги отволокли грузного боярина во двор, на свежий воздух, куда высыпали и переполошенные гости.
– С радости это у него, – перешептывались бояре. – Ишь дураку счастье привалило, а он, вместо того чтоб в ноги князю кинуться, мешком свалился.
– Да с какой радости, – перебил их Житобуд.
Живот страшно мешал ему, но он, невзирая на все неудобства, старательно прислушивался к нечленораздельному бульканию Завида и, наконец облегченно разогнувшись, сокрушенно заявил Константину:
– Не берет он, княже, подарок твой. Говорит, недостоин, дескать, такой милости.
Услыхав такие кощунственные слова, Завид, хоть и находился в полубессознательном состоянии, однако напрягся, из последних сил приподнялся на руки и хрипло, с тоской в голосе, выдохнул:
– Княже... Не...
Он хотел сказать: «Не верь подлому Житобуду», но силы кончились, и он вновь откинулся навзничь, на этот раз отключившись полностью от всего происходящего.
Боярин Житобуд, оторопевший и никак не ожидавший такой прыти от полумертвого Завида, облегченно перевел дух и огорченно развел руками.