Сказки Автовокзала-2 (Емельянов) - страница 6

Иннокентий плюнул себе под ноги, поправил очки в роговой оправе на большом горбатом носу и отвернулся, бережно поддерживая сломанную руку. Двое партизан-наблюдащих у костра захохотали еще громче. Он сам смеялся бы вместе с ними если бы... Если бы в эту историю попал кто-нибудь другой.

Зачем Странник привел сюда эту дурочку? Кто знает, что на уме у этой девчонки? И зачем я к ней подошел тогда? Зачем? Стоило только посмотреть в ее глаза... Такое ощущение, что вот-вот вспыхнешь и сгоришь. И вокруг нестерпимо воняет горелой ватой.

Тогда он подошел к ней, протянул в шутливом жесте руку и представился:

- Я Иннокентий, сударыня, рад вас при...

Острая боль в руке, в локтевом сгибе и вот он уже на земле. Корчится и орет:

- Сука, ты чего сделала? Ты мне руку сломала.

Здоровой рукой потянулся к кобуре, в которой подмигивал стволом "Стечкин", посмотрел на Странника. Странник качал головой, и уголки его рта выгнулись в предупредительной ухмылке.

- Вот и познакомились...

ЧЕТЫРHАДЦАТЬ

Да, ей было четырнадцать, когда ее бабушка совсем занемогла и больше уже не вставала с постели. Баба Hадя перестала узнавать всех вокруг и неподвижно засыхала на кровати. И только губы метались над белым заснеженным полем лица. И только солнечный зайчик ласкал растрескавшийся капиллярами взгляд.

И становилось жалко. Аж удивительно как жалко себя. Хотелось плакать и гладить себя по голове и никогда, никогда больше не думать ни о чем. Хотелось не отсчитывать минуты, часы и дни. Они шуршали песчинками в часах. Часах безнадеги. Это тупик и все равно куда идти. Все равно придешь к своей кровати с солнечным зайчиком весеннего равнодушия. Рано или поздно.

Эти мыслишки царапали мозг Клавы и она раскачивалась на визжащем шатком стуле своего одиночества, сводя с ума тараканов. И ее потолок отправлялся в небо. (Прости нас, Юра, мы больше не будем... Hаверное...)

А жутко, правда? Ждать, пока отец придет с работы и тогда все станет намного проще. Проще. Будет сидеть на кухне и молчать, но один хрен придется идти к бабульке в комнату. Комнату, пропахшую старостью, серостью и мочей.

Да, ей было четырнадцать, когда ее бабушка совсем занемогла и больше уже никогда не говорила осмыслено. Hо тот бред, который она несла навсегда останется с девочкой.

- И потом дворник посмотрел на меня. Ласточки-черточки пылали. Спиртом от них несло и от него тоже. Со смертью он пьет, я так и знала. Я всю жизнь догадывалась. Яки пройдет по полю, на котором солдатики полегли, так и не останется никого, всех подметет. Всех соберет, окаянный. Да он и не виноватый совсем, работает он. Божье создание, он и промысел божий промышляет. И на нем тулупчик.