— Так где же она была раньше?
— Оплакивала мужа и двух взрослых дочерей. Она потеряла их во время восхищения.
— Странно. Твоя мама играла такую роль в ее жизни, а она не помнила ее имени?
— Думай как хочешь.
* * *
Бак подремал часа полтора, прежде чем позвонить Хаиму Розенцвейгу, который только что прилетел.
— Даже мне приходится адаптироваться к разнице во времени, Камерон, сказал доктор Розенцвейг. — Сколько бы раз я ни совершал этот перелет, я все равно переношу его болезненно. Давно вы здесь?
— Я прилетел вчера утром, доктор. Мне нужна ваша помощь.
Бак рассказал Розенцвейгу, что ему нужно приблизиться к Стене Плача.
— Я пробовал сделать это, — сказал Бак, — но приблизился, наверное, не больше, чем на тридцать метров. Эти двое продолжали проповедовать, а окружавшая их толпа была намного больше, чем то, что я видел по Си-эн-эн.
— Чем ближе к подписанию соглашения, тем больше здесь народа. Наверное, в связи с этим проповедники стали более активными. Все больше людей приходит послушать их, и даже некоторые ортодоксальные иудеи, внимая им, обращаются в христианство. Очень странно. Николае спрашивал о них по пути и несколько раз смотрел передачи по телевизору. При этом он злился, как никогда.
— Что же он говорил?
— Он ничего не говорил. Краснел, сжимал зубы. Как вы понимаете, я немножко знаю его, так что могу определить, когда он взволнован.
— Хаим, мне нужна ваша помощь.
— Камерон, я не принадлежу к ортодоксам, я не хожу к Стене, и даже если бы хотел, наверное, не стал бы рисковать. И вам не советую. Самым большим событием здесь будет подписание договора в понедельник утром. В пятницу в Нью-Йорке Николае, израильская делегация и я согласовали окончательную формулировку. Николае — яркий человек. Он поражает, Камерон. Я жду того дня, когда мы оба будем работать для него.
— Хаим, пожалуйста, я знаю, что каждый журналист мира хотел бы получить эксклюзивное интервью у этих двух проповедников. Но я единственный из всех журналистов, который не откажется от этой цели, даже если ее достижение может стоить жизни.
— Это действительно может случиться с вами.
— Доктор, я никогда не просил у вас ничего, кроме вашего времени, и вы всегда были благорасположены ко мне.
— Я не представляю, что я могу сделать для вас, Камерон. Я взял бы вас с собой, если бы сам надеялся пройти. Но вам все равно не пройти туда никоим образом.
— Но вы должны знать людей, для которых это возможно.
— Конечно, я знаю таких! Я знаю многих ортодоксальных иудеев, многих раввинов, но…
— А как насчет бен-Иегуды?
— Ах, Камерон, он очень занят. Его сообщение об исследовательском проекте будет передаваться в понедельник днем. Он, должно быть, волнуется, как школьник перед выпускными экзаменами.