Трэммел, вместо ответа бросив на него полный немою упрека взгляд, засеменил в гардеробную.
— Скоро вы станете женатым человеком, милорд, — сокрушенно покачал он головой. — Советую вам с большей снисходительностью относиться к женским причудам.
Дворецкий подал Ротуэллу аккуратно сложенный носовой платок.
— Довольно, Трэммел, — буркнул барон. — Ты свободен.
— Да, сэр! — Трэммел с поклоном удалился.
Барон, подойдя к буфету, достал из него хрустальный графин с бренди, подумал — и вернул графин на прежнее место. Стоит ему выпить хотя бы рюмку, как за ней последует другая… вряд ли он сейчас сможет остановиться. А появиться перед мадемуазель Маршан пьяным, да еще в вечер помолвки было бы чертовски унизительно.
Нет, имея дело с этой женщиной, он должен быть трезв как стеклышко. Ротуэлл сильно подозревал, что его будущая жена не только красива, но и умна — удалось же ей сделать так, что он согласился жениться на ней и вдобавок готов наградить ее ребенком! А как он целовал ее… среди бела дня, словно какую-то дорогую шлюху! Даже сейчас, стоило ему только закрыть глаза, как экзотический, немного пряный аромат ее тела вновь дурманил ему голову. Одному Богу известно, что за этим последует. Впрочем, возможно, ничего. Возможно, им будет не о чем даже разговаривать друг с другом. Скорее всего мадемуазель Маршан очень скоро поймет, за кого она вышла замуж, и будет только счастлива никогда больше его не видеть.
Как бы там ни было, сегодня лучше оставаться трезвым.
Барон пересек комнату и уставился на каминные часы. Он должен был появиться у Нэшей не раньше чем через полчаса, а от его дома до Парк-лейн не больше десяти минут хода.
Ротуэлл окинул взглядом пустую, какую-то голую комнату — одну из многих в его нелепом доме, — и ему вдруг почему-то стало до того жутко, что похолодела спина. Ощущение было знакомым — до такой степени, что избавиться от него с каждым днем становилось все труднее. Прожив тут почти год, он так до сих пор и не привык считать это место своим домом. Впрочем, а где он чувствовал себя дома — на Барбадосе? Тоже нет. Его отослали туда после смерти родителей — отправили, как какой-то груз, а вместе с ним и Люка с Зи, которая в те годы была совсем крохой. И они попали на эту чертову плантацию, которая оказалась сущим адом. В этом аду они и жили — в аду, ужасы которого невозможно даже представить себе — если, конечно, вы не раб.
Они работали, он и Люк, работали до тех пор, пока из пальцев у них не принималась сочиться кровь. Им приходилось терпеть пьяную брань и удары хлыстом, но это было не самое страшное. Муки, которым подвергалась его душа, были гораздо страшнее, и ему приходилось испытывать их намного чаще, чем физическую боль.