Секретарь партбюро возразил:
— Ваши заявления неискренни, мы не можем им поверить. Правильно, товарищи?
Большинство сидело опустив глаза. Некоторые выкрикивали:
"Правильно! Неискренен! Не разоружился перед партией!" Радек вновь взял слово:
— Товарищи. Я же не рядовой член оппозиции. Я был вторым человеком после Троцкого. Я не мальчик, и если я отмежевываюсь от чего-то и осуждаю что-то, то я делаю это ответственно. Какие у вас основания не верить мне?
Секретарь партбюро вновь возразил:
— Вы неискренни, вы не разоружились перед партией. Радек настаивал:
— Я еще раз повторяю: я не рядовой член оппозиции. Если вы не принимаете мое письмо, понимаете ли вы, на что вы меня обрекаете? Ну вот ты, товарищ Селих, разве ты мне не веришь?
— Понимаешь, Карл, все-таки…
— Но ты лично мне веришь?
Не смея ослушаться Сталина, Яков Селих пробормотал:
— Все-таки…
Радек махнул рукой, поняв бессмысленность своих препирательств. Партсобрание заклеймило его как двурушника и неразоружившегося троцкиста. Вскоре он был арестован, осужден (в отличие от всех, "всего лишь" к десяти годам) и погиб, как все.
Неравный обмен
Радек говорил: "Я Сталину — цитату, а он мне — ссылку".
Последнее знакомство
Посадили в камеру трех человек. Они знакомятся, спрашивая друг друга: за что сидишь?
— Я за то, что ругал видного партийного деятеля Радека.
— А я за то, что поддерживал Радека.
— А я — Радек.
Последний анекдот
Предание утверждает, что автором анекдотов о Сталине был Радек. На пороге небытия, в безысходно трагической ситуации он создал свой последний анекдот: на скамье подсудимых Радек признался, что он и другие подсудимые лживыми показаниями, запирательствами и обманами мучили самоотверженных следователей НКВД, этих исполнителей воли партии, защитников народа от его врагов, чутких и гуманных друзей арестованных.
Такова последняя горькая шутка Радека.
Это был анекдот для истории.
Ни мира, ни войны
Незадолго до начала процесса Зиновьева и Каменева на квартиру к Томскому неожиданно пришел Сталин с бутылкой вина в руках — «мириться». Томский, однако, мириться отказался и обвинил Сталина в истреблении партийных кадров и в стремлении к единоличной власти. "Тебе же будет хуже", — заявил Сталин и ушел со своей бутылкой. Через несколько часов после посещения Сталина Томский застрелился.
Почему Томский, как и Орджоникидзе, как и Гамарник стреляли в себя, а не в Сталина? Внутренняя дисциплина старых партийцев?
Невозможность прибегнуть к крайним, морально нечистым методам?
Технические трудности осуществления? Нежелание нанести вред партии? Загадка!