* * *
Укутанная в роскошные собольи шубы (первый подарок Елизаветы), в поместительных и удобных царских санях, сиденья которых обтянуты шелком, сопровождаемые огромной свитой гвардейских офицеров и придворной знати, провожаемые при выезде из Риги депутациями местного дворянства и представителей городского управления, эскортируемые кирасирами и драгунами, продолжают Иоганна и София свое путешествие. Они двигаются втрое быстрее, чем прежде, останавливаясь только на короткое время, необходимое для того, чтобы закусить и перепрячь лошадей, и три дня спустя уже прибывают в Петербург.
Здесь предусмотрена трехдневная стоянка, чтобы дамы имели возможность "переделать свои туалеты и приспособить их к русской моде". Это не более, как тактичный эвфемизм.
Елизавета, придававшая огромное значение пышности своего двора, предвидела, что ее гостьи будут невыгодно отличаться своими туалетами даже от ее самых второстепенных придворных дам, а потому позаботилась о том, чтобы все пробелы изготовленного в Цербсте гардероба были пополнены за ее счет в Петербурге.
Она сама уже покинула Петербург, вместе с нею переехала, разумеется, в Москву большая часть придворных, представителей дипломатии и сливок общества. Эти переселения из Петербурга в Москву и обратно происходили почти ежегодно и, если верить сообщениям современников, в этих переездах из города в город принимали участие каждый раз около ста тысяч человек.
Но все же в Петербурге осталось еще достаточно знати, чтобы заполнить в честь приезжих гостей Зимний дворец блеском и жизнью. "Около тысячи человек участвовало в приеме", – утверждает княгиня Иоганна. Четыре придворных дамы оставлены в ее личное распоряжение по распоряжению императрицы. Она горячо благодарит Елизавету в высокопарном послании "за все оказанные ей при приезде несказанные благодеяния", обещает через день пуститься в дальнейший путь, чтобы прибыть в Москву девятого февраля по русскому календарю, то есть ко дню рождения наследника, и забывает помянуть в письме хоть единым словом свою дочь.
Прусский посол Мардефельд и французский посол де ла Шетарди, то есть те лица, которых Фридрих особенно рекомендовал ее доверию, находились в Петербурге. Они, должно быть, нарочно отсрочили свою поездку в Москву, чтобы иметь возможность переговорить раньше других с княгиней. Оставался еще в Петербурге и английский посланник, вероятно для того, чтобы наблюдать за происходящим. "Мардефельд и де ла Шетарди чрезвычайно ревностно ухаживают за приезжими", – доносит он в Лондон.
Княгиня немедленно приступает к выполнению своей дипломатической миссии. Между нею и Мардефельдом и де ла Шетарди происходят таинственные встречи, и она узнает от них, конечно, то же самое, что ей уже сообщил Фридрих. Бестужев был-де возмущен выбором Цербстской принцессы и сказал: "Великого князя хотят женить так, чтобы русские люди об этом не знали, но дело это еще далеко не улажено". Говоря это, Бестужев имел в виду, что подскажет синоду протестовать против намечающегося брака между двумя родственниками. Но, докладывают оба посла, это препятствие в действительности давно устранено стараниями Елизаветы.