Но интриганы не понимают российских условий, упускают из виду, что Бестужев, независимо от его личных качеств или недостатков, является представителем национально настроенных кругов и что Елизавета в глубине своей души прежде всего русская. Они видят, что Бестужев наскучил императрице, часто злит ее, и думают, что не хватает только небольшого надлежащего толчка, чтобы вызвать его отставку. Они конспирируют против Бестужева, не считаясь с тем, что он достаточно умен для того, чтобы догадаться об интригах, и достаточно могуществен, чтобы принять против них свои меры. А меры эти весьма просты: Бестужев перлюстрирует переписку своих врагов и через некоего Гольдмана, служащего в коллегии иностранных дел, расшифровывает их конспиративные донесения в Берлин и Париж.
Когда в его руках сосредотачивается достаточно материала – около пятидесяти писем, по преимуществу писанных де ла Шетарди, – он делает доклад императрице. Из донесений де ла Шетарди явствует, между прочим, наличность тайного соглашения между ним и княгиней Цербстской. И вот она является теперь в глазах Елизаветы прусской шпионкой, неблагодарнейшей особой, осыпанной благодеяниями гостьей, вмешивающейся в интересах иностранной державы в интимнейшие дела русской политики.
Первого июня императрица уезжает в Троицкий монастырь, что она делает ежегодно в этот день, в который ее великий родитель некогда укрылся в этом монастыре от стрелецкого бунта. Туда-то и доставляет ей Бестужев уличающие его врагов письма, вероятно, в том предположении, что вдали от мирской суеты и придворных развлечений у Елизаветы будет больше досуга вникнуть в это серьезное дело.
Третьего июня императрица отправляет в Москву курьера за княгиней, Софией и Петром. Не успевают приезжие пообедать, как Елизавета приглашает княгиню в свою келью, а Петр и София взбираются на подоконник и начинают одну из тех ребяческих бесед, которые София такая мастерица поддерживать. Их беседа принимает все более оживленный характер, дети хохочут во все горло, как вдруг из кельи императрицы выходит Лесток и заявляет грубым тоном:
– Этим забавам скоро придет конец!
Обращаясь к Софии, он добавляет:
– Вы можете заняться укладкой ваших сундуков. Сейчас вы поедете домой!
Лесток удаляется, оставляя молодых людей в полном недоумении насчет значения его мрачных слов. Они абсолютно не могут понять, в чем дело. Те полчаса, на протяжении которых они думают, что им вскоре предстоит, очевидно, навеки разлучиться, могли бы способствовать в них расцвету их чувства, если бы это чувство пустило хоть какие-нибудь ростки. Но, по-видимому, у них не было даже зародыша чувства. Петр не обнаруживает ни малейшей грусти по поводу грозящей утраты приятельницы своих игр и тем во второй раз глубоко оскорбляет Софию. сама она просто вне себя: разумеется, не потому, что ей было больно расстаться с Петром.