Всего этого она лишена. За все восемь лет, на протяжении которых правят ужасные Чоглоковы, только в течение нескольких летних недель, проводимых в Ораниенбауме, она пользуется относительной личной свободой, может хоть немножко испытать счастье юности. Здесь ей Разрешается в три часа утра, в сопровождении одного только берейтора, отправляться на охоту за утками, здесь она может, сидя верхом по-мужски, скакать часами по окрестным лугам и полям.
Собственно говоря, ездить на мужском седле ей воспрещено, так как, по мнению Елизаветы, это может вредно отразиться на ее плодовитости. Но Екатерина изобрела особое седло, которое позволяет ей, отъехав на глазах Чоглоковых в позе амазонки, а затем, удалившись на изрядное расстояние, перекинуть ногу через шею коня и, с великодушного согласия преданного ей берейтора, гарцевать по-мужски.
Но чудные летние недели скоро проходят, да к тому же не каждое лето удается проводить в Ораниенбауме. А русские зимы так бесконечны. Даже на балах и на празднествах за нею постоянный надзор. Ее кавалерам во время танцев едва удается сказать ей какой-нибудь комплимент насчет ее туалета или ее красивых глаз. Она впитывает в себя подобные слова, как сухая губка воду.
Давно уже нет поблизости Екатерины ни одного человека, с которым она осмелилась бы говорить открыто, по душе. Она даже старается не обнаруживать ни к кому особых симпатий, потому что на практике изведала, что все, кто ей нравится, неизменно впадают в немилость императрицы, со всеми, кто желает ей добра, случается беда. По ее мнению, у нее уже не осталось при дворе ни одного друга, а тут еще и последний из людей, к которому она привязана, ссылается в Сибирь только потому, что был ей предан, – это старый слуга Тимофей, ее оракул, ее неизменный добрый гений, оказывавший ей столько услуг и вызволявший ее из стольких неприятных положений.
"Это было моим величайшим горем за все время царствования Елизаветы", – пишет она в своих мемуарах.
Теперь она окончательно одинока.
Со скуки она начинает читать. Она читает все, что ей попадается под руку, прежде всего, конечно, французские романы. Эти романы разжигают ее без того воспаленное воображение, обостряют ее тоску по истинным внутренним переживаниям, по общению с людьми, по тому, чтобы быть любимой и любить. Но, как бы то ни было, а приятнее было быть счастливой вместе с героиней романа или страдать вместе с его героем, чем ссориться с Чоглоковой или играть в куклы с Петром. Ввиду отсутствия всякого другого интересного занятия чтение постепенно становится ее существеннейшим и любимейшим времяпрепровождением.