Фредди пристально смотрел на нее.
– Известно, что их убили ирландские «ультра», – произнес он.
Джастине показалось, что фраза эта была произнесена Фредди Кроуфордом таким тоном, будто бы она лично имеет какое-то отношение к этой трагедии.
Да, она ирландка, и ее отец с гордостью носил фамилию О'Нил…
И Дрохеда, между прочим, названа так в честь одноименного ирландского города.
Она ирландка, она родилась ирландкой – пусть и не в стране, герб которой – золотая лира на зеленом поле,[4] а в австралийской Дрохеде…
Но почему же она должна отвечать за террористов ИРА только потому, что и они – ирландцы?
Тот же Лион Хартгейм – немец, он даже служил в вермахте, но глупо было бы обвинять его в пособничестве нацистам…
А Фредди все так же пристально, не отрываясь, смотрел на нее…
И почему он так на нее смотрит?
Он что – подозревает ее в чем-то… В чем-то таком, нехорошем?
Нет, неужели он действительно ее в чем-то подозревает?
Отведя взгляд, Джастина только и смогла, что распорядиться:
– Сегодня занятий не будет… Завтра – тоже… Все свободны… О начале репетиций я сообщу каждому из вас по телефону…
И студийцы тихо, один за другим, стали покидать театральный репетиторий… Последним вышел Фредди.
– Всего хорошего, миссис О'Нил, – произнес он и аккуратно затворил за собой дверь…
Джастина, едва дойдя до своего дома, поднялась в спальню и в полном изнеможении рухнула на кровать.
Ее плечи сотрясали беззвучные рыдания.
Потом она неожиданно заснула тяжелым, свинцовым сном, без сновидений.
Сколько она так пролежала – час, два, десять часов?
Во всяком случае, когда она с тяжелой головой и с солоноватым привкусом на губах проснулась, в спальне уже царил полумрак.
Приподняв голову, она убедилась, что окна не зашторены – в окно спальни смотрела кроваво-ржавая луна – та самая, которая так напугала ее вчера вечером.
Джастина, хотя и не была суеверна, еще вчера вечером подумала, что такая луна – дурной знак.
Она перевернулась на бок и тут же увидела перед собой лицо Лиона.
Немигающие глаза, густые волосы, ниспадающие на лоб… В глазах отражались зеленые электрические искорки – это от ночника, стоявшего на тумбочке.
– Ты спишь? – спросил Лион.
Лион, и особенно – его взгляд сразу же успокоили Джастину, придали ей уверенности.
Она приподнялась на локте и привычным жестом поправила прическу…
Встал и Лион.
– Уже проснулась…
Подойдя к жене, он уселся рядом и, обняв ее за плечи, спросил:
– Что случилось?
– Двое моих студийцев погибло, – произнесла она и отвернулась.
Как ни странно, однако Лион не высказал большого удивления.
– Погибли? – спросил он каким-то обыденным, как показалось Джастине тоном, будто бы известия о гибели людей ему приходилось выслушивать едва ли не каждый день и они уже перестали волновать его.