Или если бы он проснулся сегодня не в восемь утра, как обычно, а в десять – неужели весь день его сложился бы как-то иначе?
А если бы день его был не таким, каким был, могло ли это повлиять на его дальнейшую жизнь?
Как ни ломал он себе голову, но ответить на такой нелепый с первого взгляда вопрос так и не мог…
Джастина была неприятно поражена той холодностью, тем равнодушием, с которым Лион воспринял известие о смерти ее студийцев – ни в чем не повинных Гарри и Мэри, погибших во время взрыва в районе стадиона «Уэмбли».
Равнодушие это проистекало не потому, что Лион по природе своей был черствым человеком – скорее наоборот (как и большинство немцев, герр Хартгейм в душе был очень сентиментален).
Просто, выслушав взволнованный рассказ своей жены о произошедшем, Лион сразу же понял: случилось то, что должно было произойти…
Нет, он не был фаталистом – таковыми, как правило, становятся или ненавидящие человечество люди, злые и ожесточенные, или люди, не умеющие разбираться в жизни и потому все валящие на злой рок, фатум…
При всем желании Лиона нельзя было отнести ни к первым, ни ко вторым.
Но, узнав о нелепой смерти подопечных Джастины, он понял: их смерть была предопределена; да, они должны были умереть именно в этот день, вместе…
Было ли это наказание за грехи?
Он не думал об этом; наверное, было раз все случилось именно таким образом, а не иначе.
За что?
Лиона это не интересовало; во-первых, он не знал погибших, а во-вторых – в этой ситуации его интересовали исключительно «причина» и «следствие»…
Как бы там ни было, но, наверняка, главной мыслью, к которой пришел Лион в старости, была мысль о неминуемой, обязательной наказуемости зла.
Зло неизбежно наказывается – и, как правило, не там, в загробном мире, но тут, среди живых…
Это, наверное, закон природы…
Если тебя постигло какое-то несчастье, то обвинять в этом следует только себя, и никого иного.
Иногда Лион колебался в своих мыслях, иногда верил в них куда горячее, чем кто-либо иной…
В такие минуты он часто открывал выдвижной ящик письменного стола, доставал оттуда толстую тетрадь в истертом кожаном переплете, листал пожелтевшие от времени страницы и читал записи покойного кардинала – они придавали ему уверенность в том, что он прав…
Старинные антикварные часы в кабинете, гордость Лиона, часы, которые он непременно показывал всем немногочисленным гостям, приходившим в этот дом, пробили половину третьего.
Но Лион даже не обернулся на их бой – теперь он был занят другим, и мысли его витали далеко от будничных забот.
Сегодня он был умиротворен и на удивление спокоен – да, сегодня они с Джастиной должны были пойти в комиссию по опекунству; сегодня они впервые увидят Уолтера и Молли, а может быть – как знать? – может быть даже заберут их с собой…