Как только все находившиеся до этого в доме полицейские уехали, оставив лишь одну патрульную машину, чтобы вести наблюдение за домом, из подвала, где она сидела все это время, прячась за молекулой, вылезла косматая фигура с зелеными глазами и косой в руках.
Она прислонила косу к одной из колонок Hi-Fi, обмакнула длинный, искривленный палец в почти застывшую лужицу крови, скопившуюся на деке проигрывателя, провела черту этим пальцем через весь лист плотной, желтоватого цвета бумаги и растворилась затем в глубинах темного и таинственного потустороннего мира, насвистывая какой-то странный мотив, от которого в жилах стыла кровь, — появившись вновь затем лишь, чтобы забрать забытую косу.
В этот же день, только несколько раньше, утром, на безопасном расстоянии от всех этих событий и на безопасном расстоянии от окна, через которое мирно струился утренний свет, в белоснежной постели возлежал почтенный одноглазый старик. На полу у кровати валялась газета, которую швырнули туда минуты две назад, когда часы на прикроватном столике пробили десять.
Комната была небольшой, но обставлена со вкусом и с явным стремлением создать максимально успокаивающую, убаюкивающую атмосферу дорогой частной больницы или клиники. Собственно, так и было на самом деле — это была частная больница «Вудшед», расположенная в очень чистеньком и ухоженном местечке, являвшемся ее частной собственностью, на краю маленькой, но тоже чрезвычайно чистенькой и ухоженной деревушки в окрестностях Костволдса.
Пробуждению своему старик был совсем не рад.
Кожа его, покрытая едва заметными веснушками, выглядела не просто старой, а благородно старой, напоминая полупрозрачный натянутый пергамент. Ослабевшие, но холеные руки покоились на ослепительно белых простынях и еле заметно дрожали.
Это был господин Один, но иногда его называли также Водан или Одвин. И раньше, и теперь он был богом, более того, наименее добрым из всех богов, злым богом. Его единственный глаз яростно сверкал.
Сейчас он был зол потому, что прочел в газетах сообщение, что другой бог, потеряв контроль над собой, учинил жуткое безобразие. Разумеется, этого в газетах не написали. Нигде не было сказано: «Бог потерял контроль над собой и устраивает безобразия в аэропорту», там просто приводились данные о количестве разрушений, имевших место в связи со случившимся, но никто ничего не мог сказать о причинах или сделать выводы, хоть сколько-нибудь осмысленные.
История эта была Чрезвычайно неприятна во всех смыслах — и в смысле своей невероятной и заводящей в тупик необъяснимости, необъясненности и, что особенно раздражало (по мнению газетных обозревателей), в связи с полным отсутствием жертв. Тут явно была замешана какая-то тайна, но газеты всегда предпочитали каким-то там тайнам вполне конкретные данные о жертвах.