Тэза с нашего двора (Каневский) - страница 25
Давид ввёл Тэзу, сделал условный жест братьям, мол, это и есть она, склонился к матери, поцеловал её, шепнул: «Тебя ждёт радостный сюрприз», — и отошёл в сторону.
— Вы ко мне? — удивленно спросила старая царица. Не в силах произнести хоть слово, Тэза кивнула.
— Кто ты, деточка?
Тэза продолжала молчать, но глаза её призывно кричали. И вдруг Ривка, опёршись на подлокотники, приподнялась в кресле и секунду пристально рассматривала Тэзу. Во взгляде её была растерянность и потрясение.
— Нет… — сперва прошептала она, а потом закричала: — Нет!.. Нет!.. — уже понимая, что произошло.
Тэза молча, как визитную карточку, выставила вперёд свой укороченный фирменный мизинец.
— Да… — выдохнула Ривка, встала сделала шаг к Тэзе, но ноги её от волнения подкосились, и она пошатнулась. Сыновья подхватили её под руки. С непривычной робостью она попросила: — Если ты меня простила, поцелуй меня.
Волоча непослушные ноги, Тэза подошла к ней, приложила свои ладони к её морщинистым щекам, прильнула лицом к её лицу, и так молча стояли, может мгновение, а может, вечность, мать и дочь, обретшие друг друга.
А дальше всё было, как в сплошном розовом тумане: Тэзу обнимали, целовали, говорили ей ласковые слова. Кто-то чуть ли не насильно вталкивал ей в рот вкусное угощение, кто-то снял своё кольцо и надел ей на палец в память об этой встрече. Но особенно счастлив был старший из братьев, Давид. Он радовался, как ребенок.
— Я умолял маму подарить мне сестричку, а она родила этих двух балбесов.
«Балбесы» дружно хохотали.
Тэза с внимательной нежностью рассматривала своих братьев, до смешного похожих друг на друга, как будто их штамповали. Только возраст внёс свои коррективы, придав каждому индивидуальность. Младший. Борис, носил на голове копну волос антрацитного цвета, которая не помещалась даже под широкополой шляпой. У среднего, Иосифа, который не расставался с трубкой, на голове была такая же копна, только она уже серебрилась. А у старшего, Давида, и шевелюра, и борода, и бакенбарды, совсем поседели, и его библейское лицо было особенно красивым в белом обрамлении волос, как икона в серебряном окладе.
Отец их умер в пятидесятом году от ран, полученных на фронте, и вся их сыновья любовь сосредоточилась на матери. Они обожали её, боготворили и слушались, беспрекословно подчиняясь любым её капризам. Их жёны и дети унаследовали это поклонение, и бабушка безраздельно владычествовала в своём семейном царстве. Как всякий диктатор, она была властна и категорична, её мнение было окончательным и бесповоротным, она требовала подчинения даже в мелочах.