— Не смогу: я еду с женой и сыном. — Алик сделал виноватое лицо и развёл руками. Но увидя, как она потрясена этим известием, рассмеялся и пояснил: — Ты не поняла: я еду с тобой и с Данилой, я женюсь на тебе — считай это моим предложением.
Счастливая Алиса забарабанила кулачками по его груди:
— Подлец, подлец, я тебя ненавижу!.. Я согласна.
Через месяц они расписались, и Алик оформил усыновление четырнадцатилетнего Данилы. Вскоре и Алиса получила визу и стала готовиться к отъезду.
Как и в Питере, семейство Фишманов осело на одной территории: они сняли двухэтажный дом, в котором все разместились: и Ривка, и сыновья с жёнами и детьми, и дядя-маразматик. Когда-то, ещё в Ленинграде, маленький сын Иосифа Андрюша спросил: папа, кто такой самец? Иосиф объяснил, что это тот, кто руководит стаей, следит, чтобы был порядок, за всех отвечает, и все его слушаются.
И тогда Андрюша обрадовано воскликнул:
— Я понял: у нас бабушка — самец!
Самец-Ривка по-прежнему руководила и сыновьями, и невестками, и внуками.
Единственно, кто был ей неподвластен — это брат Миша, бывший чекист, который уже давно находился в заслуженном маразме. В период своей чекистской деятельности он любил ночные допросы, поэтому, уже будучи на пенсии, ещё в Питере, по ночам, в трусах, в кителе и фуражке, с фонарём в руках, обходил комнаты, будил племянников, их жён, детей и, слепя фонарём, выпытывал, не собираются ли они изменять родине. С годами маразм крепчал, и в последние месяцы перед отъездом, он уже раздевался голым, оставаясь только в фуражке, маршировал по всей квартире и, проходя мимо портрета Дзержинского, отдавал ему честь.
Миша был одинок, семью не завёл, потому что в каждой женщине, с кем он начинал встречаться, подозревал подосланную к нему шпионку. Поэтому прожил всю жизнь с Ривкой и её семейством, сыновей её называл племянниками, а их детей — внуками.
Конечно, ехать в Израиль он бы никогда не согласился, ибо всю жизнь слово «сионист» использовал, как ругательство и пугал им всех родственников. Поэтому ему сказали, что семья переезжает из Ленинграда в Кишинёв: Миша там родился, там производил первые обыски и аресты, поэтому сохранил о городе самые тёплые воспоминания и мечтал в нём побывать перед смертью. Маленький, сморщенный, он был уже за пределами возраста, очень похож на пришельца, только не сверху, а снизу. У него были такие дырявые зубы, что приходилось давать ему две порции мяса: первая порция вся забивалась в дырки, и только тогда он мог разжевать и проглотить вторую порцию. Идти к стоматологу категорически отказывался, опасаясь диверсии агентов империализма.