Учитель поднялся до гостиницы. Возле гостиницы стоял ряд красно-белых телефонных будок, и, взглянув на них, учитель вспомнил совет старого знакомого. Действительно, надо позвонить. По крайней мере, чтобы больше не думать и окончательно похоронить портфель. Учитель свернул к гостинице, вошел в железную будку с выбитыми стеклами и стойким запахом мочи, снял трубку, узнал в справочном номер телефона и набрал его. В трубке послышался вежливый мужской голос. Бюро находок? Учитель объяснил причину звонка. Мужчина вежливо ответил, что, к сожалению, бюро никаких справок о найденных вещах по телефону не дает, следует прийти по такому-то адресу и узнать, есть в бюро эта вещь или нет. Учитель попросил повторить адрес и, достав газету, ручку, записал его.
"Ну что ж, стоит сходить, это не так далеко", - подумал учитель. Тяжело хлопнула дверь будки.
Портфель, конечно, стар. Но прочен. Вместителен. Да и в том, что он изрядно потрепан, есть свой смак. Недаром изощренно утонченные японцы специально наводят на новую мебель и различные вещи старость. В самом деле, новая вещь как-то не вписывается в этот старый мир, выделяется, нарушает гармонию, раздражает. Учителю, например, всегда хотелось вываляться в пыли, если он надевал что-то новое: рубашку, костюм. Ну или хотя бы потереться о какую-нибудь стену. Или просто постирать вещь, помять ее в горячей воде, смыть новизну.
Есть что-то неприличное в новизне. А портфель - благородно стар. Истинно учительский портфель. И разве можно сравнить старый благородный портфель с пошлым новым полиэтиленовым пакетом? А ведь именно с пакетом придется ходить, если в бюро портфеля не окажется. Портфели стоят дорого. А платят учителю чуть больше, чем получает пенсионер. И жену надо одевать... Многие из школы уходят. Но куда пойдет Григорьев? Вышибалой в кооперативное кафе, как физрук Рогов? Или возить в Польшу утюги и водку? Говорят, прибыльное дело. И захватывающее. Люди даже основную работу бросают. Охота пуще неволи.
Да, настала пора большой охоты. Но Григорьев учитель, а не охотник. Ему нравится эта работа. Просто нравится, и все. Днем учительствовать, а по вечерам, когда школа пуста и величественна, предаваться тайной страсти: изрыгать хлад и пламень. И кто знает... Да, кто знает. Годы не те? Ну... Один американец лежал на берегу Атлантического океана, лежал, глядя на облака, - а пошел ему пятый десяток - и он встал и стал Пушкиным США. Его озарило, и он написал великую вещь. Надо просто ждать, терпеливо ждать. Кто знает, чем все это кончится. Все может измениться в одночасье. Ляжешь спать и проснешься знаменитым, как этот американский Пушкин. Заснешь учителем Григорьевым, а проснешься русским Данте. И оденешь жену в меха. Директор школы уже не посмеет говорить тебе "ты". И Лев Лебедев будет иметь глупый вид, потому что он не может не язвить, а как тут язвить, если перед тобой Данте. Нет, не позавидуешь Льву Лебедеву. И всем остальным. Столько лет трудились бок о бок, а и не подозревали, что под носом у них расцветал талант. Слепцы. И подруги жены будут пришиблены, а опомнившись, начнут строить глазки. Родственники жены полезут с коньяком и цветами. Ее высокомерный брат, ездивший в Париж, - первый.