— Нельзя к нему подходить, мама сказала!
Это Коринна тут как тут, призывает нас к порядку. Ах да! Я просто не узнала его в темноте. Мы убегаем.
«О женщины, о женщины… О драма…» Другая мамина сестра сменила свет и пластинку. Она поставила свою любимую, Хулио Иглесиаса. Конверт от пластинки приклеился к ее щеке. Она танцует с портретом певца. И подпевает ему. Все смеются. Она его целует. Каждый раз, когда она слышит песню «Ху-у-улио», ее бросает в жар, потом в холод, потом снова в жар. Она «вся обмирает». Это значит, влюблена. Тетя тянет за руку своего друга: потанцуй со мной. Она держит конверт, загораживает им лицо друга — как будто танцует с Хулио Иглесиасом. Все смеются. Даже друг смеется, хотя видно, что ему в лом танцевать за конвертом. Он вертит головой во все стороны, хочет стряхнуть Хулио, но тетя крепко держит конверт. Так он и танцует — деваться некуда.
Жоржетта волнуется. Она то и дело спрашивает маму, можно ли будет ей поесть именинного торта.
— Еще скажут, что я тебя не кормлю! — отвечает ей мама громко, будто в шутку.
Скажет и озирается по сторонам: слышал ли кто? Никто не слышит, все разговаривают. Жоржетта не смеется ее шутке. Она хочет знать, можно ли ей будет поесть торта.
По другую сторону стола Гнилые Пеньки присаживается на стул. Ему интересно.
На третий вопрос моей сестры мама наконец отвечает:
— Да, тебе можно торта, но немного.
Детский врач посоветовал маме проследить за питанием Жоржетты. Если ребенок толстый, то, когда он растет, станет только хуже.
Все говорят, что она лапочка, такая кругленькая. А Коринна ей сказала:
— Ты лапочка, пока еще маленькая, а вырастешь — будешь тушей.
Мне-то другого хочется — чтобы был камамбер. Я не люблю тортов. А теперь нельзя будет отдать свой кусок Жожо. «Ей это вредно». Глупо все-таки получается. Я не люблю, а есть должна, из вежливости, не то мама сделает большие глаза, а Жоржетте нельзя, даже из вежливости, не то она станет тушей, когда вырастет.
Гнилые Пеньки перебирается через два оставшихся стула между ним и мамой. Он приглашает ее танцевать. Мама отказывается. А он все равно не уходит, непременно хочет с ней потанцевать.
— Сибилла!
Это Коринна подает мне знак маме нужна помощь.
— Что?
Мама очень бледная. Она вырывается, а он не отстает. Мы бежим спасать нашу маму.
— Пусти ее! — ору я Гнилым Пенькам и чижу, что он еще и пьяный.
Я крикнула так громко, что взрослые разом перестали танцевать. Ну все, Гнилые Пеньки, ты и не знаешь, на что нарвался, думаю я, потому что вижу, что мой крестный тоже услышал. Он отставляет тарелку с сосисками.