Мое белье разбросано по всему номеру. Пожалуй, можно подумать, что ночка у меня была бурная.
А у меня и была ужасная ночь! Всю ночь я ворочалась с боку на бок. Всю ночь то зажигала, то гасила лампочку над кроватью. Всю ночь пыталась уснуть, но так и не могла. Всю ночь ходила чистить зубы после каждой выкуренной сигареты и клялась себе, что это последняя.
В эту ночь я задала себе все вопросы, которые раньше не приходили мне в голову. В эту ночь я впервые подумала, что «Он» — не только фотография. В эту ночь я осознала, что ношу его фамилию не просто так: «Он» — мой отец.
Итак, у меня есть отец. Я сделала это открытие в тридцать четыре года — поздновато, но тем оно важнее. Как же теперь быть? Тридцать четыре года я всем отвечаю: «У меня нет отца». Отвечаю сочувственным лицам тридцать четыре года: «У меня нет отца, но мне плевать — нет, и все тут».
Делу конец и говорить не о чем.
— Ты говоришь только о маме, а отец?
— У меня его нет.
— А твоя фамилия?
— Это его фамилия, но я его не знаю.
Как же меня всегда раздражал этот интерес посторонних: кто? что? Им-то какая печаль?
— У тебя нет желания с ним увидеться?
— Нет.
— Ты знаешь, где «Он»?
— Нет.
— «Он» никогда не приходил тебя повидать?
— Нет.
— Чем «Он» занимается?
— Не знаю.
Я даже представить себе не могла, что «Он» может чем-то заниматься…
— Где «Он» живет?
— Не знаю.
Я даже представить себе не могла, что «Он» может где-то жить…
— Его так и зовут — «Он»?
— Нет, Антуан.
— «Он» жив?
— Не знаю.
Я даже представить себе не могла, что «Он» живет на свете… «Он» был моей серой тучей. Бесформенной тенью в дальнем уголке моего сознания, которую я отгоняла, мотнув головой. «Он» был абстракцией. Бестелесным носителем фамилии, скрытым виновником белокурых волос, тайной причиной Сибиллиной непохожести.
— Позвони, там будет видно, — сказала мне по телефону Лоранс.
— А как же мама?
Вообще-то ее эта история больше не касается. Она растила нас, защищала, но теперь я взрослая.
— А сестры?
— Сестры твои как хотят. Это только ваше дело — твое и его.
Вот как! Я и «Он» — у нас с ним уже есть что-то «наше». Я сижу на кровати в гостиничном номере. Вешаю трубку на рычаг. Не знаю, что и думать. Вернее, «думать» мне нечего. Чтобы «что-то думать», надо знать, о ком и о чем… Ничего я не думаю. Что со мной творится? Сама не знаю, что со мной творится, когда я снова снимаю трубку. Нажимаю на ноль: звонок в город.
Набираю номер справочной.
Прошу его телефон.
— Вас соединить?
— Нет, я запишу номер.
— Спасибо. Всего доброго.
Девушка-оператор отключается. Я так и держу в руке телефонную трубку, уставившись на то, что записала. Под фамилией, принадлежащей живому человеку, под моей фамилией, — десять цифр. Телефонный номер. Я писала машинально. Как нечто само собой разумеющееся, я снова набираю ноль. Гудок городской линии, десять цифр. Длинные гудки. Номер свободен.