Но только сейчас, на отпевании Марфы, Ивану Васильевичу вдруг пришло в голову, что убийство могло быть местью не ей, невинной страдалице, а ему самому!
За что?
М-да… Тот еще вопрос. Уж кто спрашивал бы!
Нет, все-таки – за что именно? Поймешь это – и откроешь, кто совершил злодеяние.
Так было после смерти Юлиании. Ничего не знал Иван Васильевич доподлинно, и не было у него оснований не верить словам Басмановых, которые велеречиво живописали, как безумная старуха, инокиня Феофилакта, проведала о страшной участи сына и его семейства, поняла, что ждет ее, и хитро ушла на тот свет от казни, прихватив с собою безвинную и непорочную инокиню Александру.
Сначала его оглушило горе, сбило с ног очередное крушение надежд. Потом вдруг мелькнула вкрадчивая и коварная мыслишка: а ведь это не похоже на его тетку – такая трусость. Отродясь не бегала от него неугомонная княгиня Ефросинья – поздно было и начинать! Уж она не упустила бы этого удовольствия: предстать пред ненавистным племянником и громогласно обвинить его в убийстве Старицких. Она еще и глаза ему попыталась бы выцарапать! Не стоило также забывать, что тетушка, и прежде богомольная, провела шесть лет жизни в монастыре. Если даже безвольный Владимир Андреевич отказывался пить яд, чтобы не совершить греха самоубийства, то для его матери-инокини это было вовсе невозможным делом. Она бы сама себя на дыбу подвесила, истово вытерпела бы пытки и мучения, а потом самую лютую казнь, только бы не лишить души вечного блаженства.
Это первое. Ну а второе… Иван Васильевич за все эти долгие годы никогда не оставлял смиренную инокиню Александру своим тайным попечением, постоянно получал сперва из Новодевичьего, потом из Горицкого монастыря известия о ее жизни. В одном из таких тайных донесений содержались сведения о том, как сестра Феофилакта вдруг захворала, жестоко простудившись, и непременно отдала бы душу Богу, когда б не выходила ее самоотверженно, не спавши, не евши, сестра Александра, после чего обе они сделались неразлучны и Феофилакта полюбила свою спасительницу как родную дочь.
Полюбила как родную дочь! И жестоко убила?!
После этого государь отправил сына в Горицкий монастырь с весьма неопределенным указанием: разведать и разнюхать все, что можно, о событиях той сентябрьской ночи.
Иван уехал тайно – для всех иных-прочих он двинулся на богомолье в Троице-Сергиеву обитель. Тайно и вернулся, причем довольно быстро, государь даже решил, что съездил парень впустую, – но стоило только взглянуть на усталое лицо сына, на котором застыло выражение печали и страха, как Иван Васильевич сразу понял: все его самые нелепые подозрения оказались правдивы. Сыну было жутко от того, что придется открыть отцу глаза на предательство и злоумышление двух самых близких и дорогих ему людей, верных товарищей, однако Иван Васильевич принял правду стойко, потому что уже знал ее.