– Говорил, точно, – подтвердил Дядя Паша, – и первый из них…
Он сделал паузу и оценивающе окинул взглядом собеседников, как бы решая, стоит ли открывать им такие серьезные вещи.
Те молчали, выжидающе глядя на него, и Дядя Паша закончил фразу:
– И первый из них – Стилет.
Затворов, который прекрасно знал Стилета, имел с ним дела и долю в стилетовских маклях, удивленно поднял брови, но промолчал.
Он прекрасно понимал, что если имя человека произносится в таком разговоре и в таком смысле, то жить ему осталось недолго.
И, как бы подтверждая его мысли, Дядя Паша сказал:
– Как-то нехорошо получается – вроде человека похоронили, а он живой ходит. Неправильно это. Так что, – и он тяжело взглянул на Сашу Сухумского, – после Знахаря – Стилет.
Сашу это вполне устраивало, потому что таким образом он избавлялся от необходимости отстегивать Стилету бабки за молчание о пирожках, да и вообще… Саша побаивался Стилета, и если Дядя Паша уберет его, то Саше станет легче дышать. Неизвестно, правда, каково будет дышать под Дядей Пашей, а именно такая перспектива и вырисовывалась, но про пирожковые он не знал, а это уже было значительным плюсом.
– Как скажешь, Дядя Паша, – почтительно произнес Саша Сухумский, – мы тебя уважаем и мнение твое ценим. А он точно хочет этих денег?
– А ты коронацию вспомни, и сходняк тот, на котором мы Знахарю условия объявили. Вспомни, как Стилет на Знахаря смотрел. Да у него в каждом глазу по жабе сидело! А в голове калькулятор щелкал так, что по всей комнате слышно было. Что, скажешь, не заметил?
– Ну, вообще, конечно, заметил, – важно кивнул Саша.
На самом деле тогда, в «Балтийском дворе», он был слишком озабочен мыслями о пирожковом бизнесе, чтобы замечать такие нюансы, но сейчас нужно было продемонстрировать понимание и солидарность.
– Да-а-а… – добавил он, многозначительно кивая, – я тогда еще подумал: что-то он свое крутит… Точно!
И Саша Сухумский закивал еще энергичнее, как бы вдруг найдя подтверждение своим тайным мыслям.
Дядя Паша, для которого лицедейство Саши было открытой книгой, бросил на него быстрый взгляд и сказал:
– Ну вот все и ясно. А у тебя, Тимофеич, возражений нет?
Тон, которым был задан этот вопрос, возражения исключал, поэтому Затворов так и ответил:
– А какие могут быть возражения? Мы хоть и одно дело делаем, но я все-таки не вор в законе, и поэтому в ваши дела не лезу. Не моя, так сказать, вотчина.
Дядя Паша согласно кивнул, и тут дверь, за которой несколько минут назад скрылся слуга Затворова, отворилась.
На пороге показались сначала давешний прапор, а за ним – размалеванная маруха лет сорока, которая подталкивала перед собой трех молоденьких девиц.