«Выходит, что я талантливая девочка <…> Из дома, где не было ни одной книги – к писателю, из провинции – к известности, не имея ни гроша в кармане – к возможности большого богатства…»
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 204.
«Мамочка мне как-то сказала: „Ты, говорит, вполне добилась своего, ты хотела известности, славы – ты ее имеешь“. Это про нашу жизнь с тобой».
Там же. Стр. 205.
Это она по неосторожности пишет в том же письме Пастернаку, где сообщает о своем успехе у Фейхтвангера.
Если было бы что-то более реальное, об этом и писалось бы. Когда «человек предлагает свою жизнь», об этом человеке хоть что-то пишется. Не обязательно подробности о нем, но какие-то повороты, возможные в собственной жизни, возможные в этом новом русле, – реальное предложение наполняет реальным смыслом даже предположения. Реальная «жизнь», даже всего лишь «трогательного и печального» человека, – это все-таки не шутка. Это не «все, что я хочу», «Париж» и пр. – такими словами соблазняют легковерных, но приличных дам, которым не предложишь деньги.
Женя отвергла, боясь обидеть. Пастернак был доволен. Анна Ахматова в таких примерно случаях начинала писать: «Ты напрасно мне под ноги мечешь /И величье, и славу,
и власть». Пауль Фейхтвангер тоже старался понапрасну. Евгения Пастернак, как пишет биограф, имела в своей жизни случай отклонить лестное предложение «жизни» еще раз. На этот раз, через семь лет, когда Женя была уже ничьей женой, за ней ухаживал (охотно верим) и делал предложение Борис Пильняк. Он был знаменит, импозантен, богат, у него был автомобиль и свой дом в Москве, был он и талантлив. Судя по нравам писательской среды (несомненно, неписательской тоже, но писатели имели больше досуга, средств и бездельного зуда), до браков и даже до предложений доходило не так часто, как об этом сообщается из дружественных неприступным дамам источников. Ну например, Анне Ахматовой тоже Пильняк предложение делал (ей не делал только ленивый или чересчур подвижник, вроде папы римского, которого она любила ставить в различные положения среди своих знакомств – для наглядности необходимого при общении с ней уровня). Уж ей-то и Пастернак делал предложения. Дважды. Нет, трижды. Цифры, как и сама ошеломительная новость, из одного источника – от нее самой. Она их точно не помнит – вспоминать начала уже в шестидесятых (конечно, когда Пастернак уже умер). Люди верят, что «мне-то он нисколько не был нужен». Иосиф Бродский – он наглец, он думает, что ему все можно, – дает нам объяснения: «Он был ниже ее ростом. И моложе». Моложе он был на один год. Короче, всех заворачивали. Женя, завернув весьма статусного писателя (а как мы помним, она умела это ценить), вышла замуж за случайного человека, просто предложившего руку, – инженера, квартиранта у Пастернака на даче. Разошлись, отметившись, через год.