– Инициации?
– Да, можно сказать и так… – Он покосился на книжку, лежащую у меня на коленях. – Кроме того, это может быть над-реальность, то есть банальный сюрреализм, от которого я постепенно хочу отойти, или даже под-реальность. Суть этого творческого направления непросто сформулировать… – Он улыбнулся. – Несмотря на то что мы с тобой как раз сейчас находимся ниже уровня, так сказать, обычной реальности. Лучше… Ты не читал мой новый сборник, «День омовения усохших»? Это мой первый опыт объективного субреализма. Не читал?
– Нет, – признался я.
– Жаль. Если где-нибудь увидишь – рекомендую. Особенно рассказ «Внуки андеграунда».
– Обязательно, – пообещал я, нимало не кривя душой. – Мне вообще-то у вас больше всего нравится цикл про «Арахно». Особенно «Год паука». Ну, а «Сюр-таки» – это, конечно, просто шедевр!
– Спасибо. Любишь компьютерные игры?
– Обожаю!
– Я тоже изредка балуюсь. Хотя свободного времени почти не остается. Все пишу, пишу… Вот, даже в метро приходится. – И он, как бы оправдываясь, помахал передо мной блокнотом.
– Так вы поэтому в метро ездите?
– Отчасти. Сидя за рулем автомобиля, даже повышенной комфортности, много не напишешь. Кроме того, общественный транспорт – настоящая кладовая разговорного языка. Именно здесь порой можно подслушать такой диалог, а особенно монолог – закачаешься! Вот позавчера, например…
– Что? – Я навострил уши.
– Да нет, – Игнатов внезапно передумал. – Вам будет неинтересно.
– Ну что вы! – настаивал я.
– Нет, нет, нет! – писатель остался непреклонен. – Писательская кухня – помещение гораздо более интимное, чем его рабочий кабинет. Лучше спросите, что я пишу сейчас.
– Ой, а что вы сейчас пишете? – От общения со своим кумиром я помолодел лет этак на… Скорее, просто впал в детство. – Если, конечно, не секрет.
– Не секрет. Одну транспортную повестушку. Или даже романчик, как получится. С неожиданной, как я надеюсь, развязкой.
– Кровавой?
– Нет, зачем же? Транспортной.
– А можно посмотреть? – спросил я, поражаясь собственной наглости. – Хотя бы чуть-чуть…
– Смотри, – он пожал плечами и протянул мне блокнот, – но учти, это пока только черновик. И не обессудь за неровный почерк.
Бережно, словно древний, изъеденный временем манускрипт, извлеченный на свет божий археологами, принял я из его рук блокнот. Он был раскрыт на последней странице, заполненной тесными строчками всего на четверть. Я, как принято писать в романах, с головой погрузился в чтение.
«нул в его блокнот и увидел на раскрытой странице всего несколько строк. Скользнув взглядом по первым двум предложениям, я отвлекся»