Юрай смотрел на трубу. Сейчас она ему виделась гордой и непобежденной в этой начавшейся и закончившейся войне. Она выстояла. И к ее верхотуре уже присматривалась ворона, как бы признавая за трубой право на существование в этом времени и месте.
Прибежал перепуганный Коля. Когда пробегал через двор Красицкого, истово закрестился, а увидев «живой» дом Юрая, закрестился еще пуще.
– Мне сказали: пожар возле черного места, я чуть не обмочился, – доверительно признался он Юраю. – У меня от нервов такое бывает.
Ну, Коля, чистая душа. Кто бы еще в таком признался!
А потом приехала Анна с мужичками, и те стали заколачивать дачу Красицкого. Пока они ковырялись с этим нехитрым делом, Анна сидела с Юраем, жаловалась на жизнь, на то, что надо бы поменять профессию, мэтр вряд ли когда-нибудь запустится с новым фильмом, молодым она на дух не нужна, а что она умеет? Ничего. Юрай показал ей фотографии.
– А! – сказала она. – Это когда он хотел быть Антониони. Я его тогда еще не знала, то есть, конечно, знала как режиссера, но, чтоб вообразить, что буду с ним работать… Я совпала в его жизни с Ольгой. Он женился на ней и взял меня в свою команду. И вот двадцать пять лет как дна копейка и полный крах жизни. Да не смотрите так! У меня одной, что ли? У меня еще муж есть из другой сферы. Ему даже зарплату выдают в срок. И дети, слава богу, на своих ногах.
– Девочка удивительная, – сказал Юрай, рассматривая фотографию. – Она потом снималась?
– Как всякая дура, она, кажется, влюбилась в Красицкого… Фильм не состоялся… История кончилась… Дитя исчезло во времени и пространстве.
– Она такая выразительная…
– Их мильен, выразительных, – вздохнула Анна. – Я уж нагляделась на таких за свою долгую жизнь: у русских девочек в их шестнадцать лет бывает момент полной законченной божественности.
– Почему у русских?
– Других не знаю… Может, и у других тоже… Но это что-то…. Момент зачатия судьбы. Они открыты для всего, как бывает открыта матка, и не знает в своем замирании, кто в нее вляпается. Если я вижу, что девочка в таком периоде, гоню ее со студии. Потому что хорошо, если хорошо… Тогда божественная актриса… Но может быть такая трагедия…
– Зачатие есть дело таинственное, так что не нашего ума дело. Или, как говорит один мой приятель, не нашему делу ум.
Потом говорили о пожаре. О бедной женщине, которая, ложась спать, не знала, что сгорит, и о святости такого незнания.
– Может, даже уснула с хорошими мыслями, – сказала Анна.
– У нее тут, под Москвой, сын. Она мечтала, чтобы он демобилизовался…
Юрай вдруг остро вспомнил тот, подслушанный им разговор Таси и Веры Ивановны. Вспомнил, как Тася помогала ему подняться по склону оврага, а на них смотрела Вера Ивановна. Тогда ли он подумал: «Клубок змей», или раньше? Красицкий бросает в Тасю шахматную доску. Вера Ивановна предлагает Тасе быть свидетелем. Но где Красицкий и где Вера Ивановна? Какая между ними может существовать связь?