Уорвик нерешительно достал из буфета два кубка. Налил себе и дочери.
Асквибо явно не пришлась Анне по душе.
– Надо быть диким, как горец, чтобы глотать подобную гадость.
– Покорнейше благодарю, – усмехнулся Уорвик.
– Ты слышишь? Кажется, ветер стих.
Действительно, их окружала полнейшая тишина. Не хлопали ставни, не дребезжали стекла в свинцовых переплетах. Даже огонь в камине горел ровным беззвучным пламенем.
Донесся далекий крик лодочника на Темзе:
– Завтра день святого Давида, первое марта. Весна!
Уорвик коротко взглянул на дочь.
– Обещай мне, что завтра же напишешь Эдуарду нежное письмо. Ты должна мурлыкать, как кошечка. Он под каблуком у Маргариты, не спорю, но влюблен-то он все же в тебя, или же мои глаза ничего не видят и годятся лишь воронью.
Анна молчала.
– Девочка…
– Хорошо. Я напишу мужу, хотя, Господь свидетель, это мало чему поможет.
– Не говори так! Он обязан прибыть в Англию, он должен мне помочь. В противном случае его опередит Йорк, и тогда я не поручусь, что моя голова не окажется на Лондонском мосту.
Анна вздрогнула.
– Нет. Вы, милорд, сильнее всех. И это вы Делатель Королей!
Уорвик печально усмехнулся:
– Не притворяйся глупее, чем ты есть, Энни. С тобой я откровеннее, чем с кем-либо. Я устал, я измотан, болен и…
– И ты тем не менее пьешь!..
Анна так стукнула кубком по столу, что расплескала водку.
– Клянусь святым Давидом, отец, что завтра я напишу Эду. Но при одном условии. Обещай мне, что несколько дней, хотя бы неделю, ты не будешь пить. И не говори мне ничего. Молись, уповай на Бога, уйди с головой в дела, спи, принимай послов, скачи в дальние гарнизоны, но не пей.
Уорвик поднял бровь.
– Что это, юная леди? Вы ставите условия?
– Да. Ты мой отец, и у меня нет выбора.
Уорвик усмехнулся.
– Это шантаж, дитя.
Анна негодующе взмахнула рукой.
– Ах, отец, не стоит касаться моральных устоев, которые ты сам давно расшатал. Всем известно, что Уорвик никогда ничего не делает просто так.
– Это политика, дитя.
– Надеюсь, мне, как будущей королеве, полагается это знать.
И она, точь-в-точь как отец, повела бровью.
Герцог засмеялся:
– Что ж, твоя взяла. Как политик, я нахожу твое предложение выгодным и соглашаюсь на него.
В тот же миг бутыль полетела в камин. Уорвик проследил за ее полетом.
– Procul ex ocules, procul ex mente![8] – смеясь, воскликнула Анна.
Уорвик хмыкнул.
– Ты что же, думаешь, у меня нет другой?
– Да хоть дюжина. Это неважно. Главное – у меня есть твое слово.
Какое-то время они с улыбкой глядели друг на друга.
– Уже поздно, Анна. Ступай к себе.
Анна приблизилась к отцу и подставила лоб для поцелуя.