Небо было светлым, затянутым легкими перистыми облаками, в воздухе звенели птичьи трели, остро пахло мокрой травой и набухающими почками, а вокруг лежали пустые деревни, заброшенные мельницы, полуразрушенные замки. На обочинах попадались истощенные, оборванные мужчины, женщины и дети, неимоверно грязные, с изможденными, по-волчьи мрачными лицами.
Иной раз к кортежу приближались скопища нищих, и тогда солдаты принимались древками копий разгонять их – полумертвых от голода, но все еще осмеливавшихся просить милостыню. В такие минуты Анна терялась и вопросительно смотрела на короля, ожидая, что тот заступится за несчастных. Но Генрих после их разговора, казалось, пребывал в некоем мистическом трансе. Его взгляд был устремлен между ушей коня, он почти машинально перебирал поводья.
На поворотах Анна оглядывалась на дормез, в котором следовали за ними ее придворные дамы. Его швыряло и дергало на дорожных ухабах, но обычно в эти раззолоченные неуклюжие повозки набивали столько ковров и мягких тюфяков, что за здоровье фрейлин можно было не опасаться. У окошка дормеза ехал здоровенный рыжий гвардеец в начищенной до блеска кирасе, о чем-то весело переговариваясь с хорошенькой Бланш. Фрейлина смеялась, жуя пирожок, и Анна вдруг почувствовала, что от голода у нее сводит желудок.
Лишь поздним вечером, когда уже стемнело, они сделали остановку в женском доминиканском монастыре близ Норфлита. Анна была так утомлена, что едва сошла с коня. Все тело у нее болело, движения были замедлены, глаза воспалились. Двое суток без сна и день напролет в седле утомили ее до крайности. Но тем не менее она отстояла с королем вечернюю службу, равнодушно исповедовалась приходскому священнику, едва не задремав, пока он отпускал ей грехи, и, отказавшись от ужина, поднялась в отведенную ей келью.
Здесь ей все же удалось взять себя в руки. Вызвав Бланш Уэд, Анна велела принести письменные принадлежности и пергамент. Откладывать письмо к отцу не было ни малейшей возможности. Слишком измотанная, чтобы обдумывать каждое слово, Анна написала все как есть, за одним исключением – не стала упоминать имени Филипа Майсгрейва, прибавив, что все подробности отец узнает при встрече. В приписке она сообщала, что по желанию короля сейчас находится на пути в Кентербери.
Перечитав и запечатав послание, она кликнула фрейлину:
– Бланш, кто тот рослый гвардеец, с которым ты сегодня кокетничала в дороге?
Бланш вспыхнула и смущенно отвела взгляд.
– О, не подумайте дурного, миледи! Он совершенно рыжий, весь в веснушках, и совершенно мне не нравится.