Император Николай принял принца в Георгиевской зале, стоя у ступеней императорского трона. По обе стороны его стояли: вся царская фамилия, государственный канцлер граф Нессельроде, государственный совет, сенат, главный штаб, дипломатический корпус, генералитет и все офицеры гвардии; в соседних комнатах разместились армейские штаб– и обер-офицеры, все лица, имевшие приезд ко двору, и именитое купечество.
Хосров-Мирза сам нес шахскую грамоту и, приблизившись к императору на несколько шагов, сделал глубокий поклон и произнес от лица персидского монарха следующую извинительную речь:
“Могущественнейший Государь Император!
Спокойствие Персии и священный союз, существующий между Вашим Императорским Величеством и великим обладателем Ирана, моим повелителем и дедом, были противны духу зла. Он воздвиг в Тегеране толпу неистовую, совершившую неслыханное злодеяние, жертвой которого стала российская миссия. Такое злополучное происшествие покрыло глубоким мраком скорби весь наш дом и всех его верноподданных. Ужаснулось праведное сердце Фетх-Али-шаха при мысли, что горсть злодеев может привести к разрыву мира и союза между его высочеством и великим монархом России.
Он повелевал мне, внуку своему, поспешить в столицу Вашей державы. Он уверен, что глас мой, глас правды, обратит на себя милостивое внимание Вашего Императорского Величества и сделает дружбу между двумя величайшими и могущественнейшими государями мира. – незыблемой.
Мне поручено именем могущественного моего повелителя просить об этом Вас, великий государь! Предайте вечному забвению происшествие, оскорбившее равно двор российский, как и двор персидский. Пусть познает вселенная, что и при самом ужасном случае два мудрые монарха откровенно объяснились и все недоумения, все подозрения – исчезли, всему положен конец вожделенный”.
Затем началось чтение шахской грамоты, которую император принял из рук Хосрова-Мирзы и передал графу Нессельроде.
Шах выражал живейшую горесть по поводу случившегося печального события, говорил, что правительство персидское перед правительством русским “покрыто пылью стыда” и что лишь “струя извинения может омыть лицо его”.
“От обширного ума великого нашего благоприятеля, украшающего вселенную,– писал шах,– зависеть будет, принять милостиво или отринуть извинение”. Грамота окончилась даже стихами Саади:
Пришла пора опять скрепить
Союз приязни снисхожденьем —
И все минувшее затмить
Благотворительным забвеньем...
Положив грамоту на нарочно приготовленный для нее стол, граф Нессельроде ответил принцу от лица императора следующей речью: