– Демиургам важен порыв, идея, вдохновение, а нам, антиургам, – вздохнул Брентон, – достается самая сложная и тяжелая работа – помогать осиротевшим мирам выживать без создателей… При этом мы безвестны и незаметны. В отличие от демиургов, нас никто не знает, и мы ничем не можем обнаруживать своего присутствия, разве что в последний день своего пребывания в мире, когда уже нет смысла прятаться, как сейчас…
– Будем честны, – заявил Кнайген. – Мы терпеть не можем демиургов. Поскольку иногда из-за них приходится выполнять самую грязную работу – уничтожать созданный мир. Ну, правда, это в особо запущенных случаях.
– И в то же время, – подхватил Брентон, – сколько мы миров уже вытащили из пропасти! Что только не приходится придумывать, чтобы тамошние обитатели обрели смысл жизни после ухода такого вот ветреного демика! Знала бы ты, какими они чувствуют себя брошенными и ненужными! Даже через тысячи лет их потомкам кажется, что они откуда-то из другого места, где они жили лучше, а ведь так и есть…
– Если так, то, наверное, Шкафрум – тоже брошенный кем-то мир… – заметила Саша. – Его жители живут воспоминаниями и любовью к тем, кому их любовь, похоже, не нужна.
– До Шкафрума руки пока не доходят. А то надавать бы по шее кому следовало… – нахмурился Кнайген. – Но сейчас надо закончить дела с Фриром. Мы присматривали за ним очень долго, мы помогали Гугису решать конфликты с Землей, мы даже организовали монстроблоки. Однако с Фриром начало происходить то же самое, что и с другими искусственными мирами, – Гугги заскучал, расстроился, распустился и начал вести дела спустя рукава.
– Гугис относится к очень трудному виду демиургов – книжному, – продолжил рассказ Брентон. – Такому дай в руки книжку, и он таких дел натворит, что спасайся кто может. Фрир он сделал, конечно, для себя любимого. Видимо, хотел выспаться и не вовремя зевнул. Может, поэтому Фрир получился достаточно дырявым, хоть и довольно забавным, надо признать. Вот и напихались сюда пространственные шныряги, или монстры, как они себя гордо назвали. Уж тем-то здесь очень хорошо. Да и шишиги прижились, даже за такой короткий промежуток времени, как пятьсот лет. А раз мы, антиурги, присматриваем, значит, вообще можно жить припеваючи, и все было бы чудненько, но тут у Гугги начался творческий зуд.
– И что самое обидное, – продолжил Брентон. – Заниматься государственными делами ему, видите ли, мало, ему подавай творческое выражение, ему подавай вдохновение. А когда у него не получается, он впадает в депрессию, напивается, хватает первую попавшуюся книженцию и начинает выдувать из нее мерзопакость. Помнишь, Кнайг, как он сделал ту черную дыру, с вонючими порнохвостами?