– Все объяснения потом! – раздраженно сказали сверху, где недавно стоял я, дожидаясь прыжка Жабы.
На этот раз я не удержался и вздрогнул…
Проклятые Выродки!
…всё это время у меня за спиной был чертов книжник с лошадиным лицом! Если бы лорду Феррину… или иначе, Феру Малигану, только показалось, что я целюсь не в Жабу, а в Ришье, под лопатку мне вошло бы пару футов стали. Спускаясь по лестнице, Выродок как бы невзначай продемонстрировал клинок.
– Надо убрать трупы в подвал и затереть кровь, – скомандовал Фер, глядя на мертвеца посреди зала. – Корт, ступай и немедленно выпей вина! Пары бутылок хватит, я надеюсь? Когда нагрянет патруль, скажем, что благородный господин из Ура нажрался и устроил пальбу по картинам, оскорбившим его изысканный вкус. От этих столичных хлыщей ничего иного ждать и не приходится.
– Из Корта актер, как из козьей задницы, – морщась, произнес Ришье. С трудом поднялся на ноги. – Тащите вино для меня! Что стоишь, слуга? – это уже адресовалось мне. – Принеси камзол, он в… хотя постой, сам возьму. А объяснения и в самом деле подождут.
– Тебе тоже предстоит кое-что объяснить, Ришье, – хмыкнул Фер, ткнув пальцем в простыню.
Корт Малиган заржал.
(Ришье)
Молния открыл рот и расхохотался. Я смотрел на дядю, как белеют в темноте его зубы – и чувствовал, что оказался в какой-то гигантской пустой воронке, где нет звуков и света, нет эмоций, а есть только ощущение провала, необратимой ошибки. Дурацкое ощущение. Кое-что объяснить… ха-ха-ха… кое-что… ха-ха-ха…
А главное: кое-кому.
Чертова простыня. Ну что мне стоило накинуть камзол?
Лота стояла, как каменная. Лицо странное. Потом она, не говоря ни слова, развернулась и ушла прочь. Я запрокинул голову и посмотрел наверх. Высоко под потолком – огромная стеклянная люстра свечей на триста, не меньше. Такое мутное белое пятно. Если бы она упала – и прямо на меня… Вот было бы здорово.
– Пошевеливайся, Ришье, – сказал Фер резко. – Ночевать здесь собрался?
Луна похожа на вареный желток. Она летит в темном небе, среди звезд, оставляя мутный светящийся след. Если присмотреться, пятна на луне вдруг складываются в лицо. С плоским носом и глазами-щелями.
Монотонно пиликают цикады. Ветер шелестит в кронах акаций. Кажется, в проклятом саду никого нет. Только я, деревья, кусты, беседка и молочно-белые статуи. И больше ничего нет в целом мире – кроме этого сада. Я открыл глаза. Ах, да! И пистолет.
Я поднял оружие, прицелился. Удивительное все-таки дело – твердая рука. Необыкновенно приятное ощущение. Я нажал на спуск. Полотно ночи с оглушительным треском лопнуло. Вспышка! И снова темнота. Только просверки пляшут. Бутылка, стоящая на голове мальчика, разлетелась в сверкающих брызгах. Бедный алебастровый мальчик. Да воссияет в веках лицо твое, осыпанное бутылочными осколками… ээ, звездной пылью. Так, кажется, пишут восточные поэты?