– Прощайте, мой мальчик. Прошу вас, заходите в любое время, как только окажетесь в Фалмуте, хотя я не знаю, сколько мы еще здесь пробудем. – На его лицо набежала тень, но тут же рассеялась, когда он сжал ладонь юноши. – Да хранит вас Господь, Натаниэль…
Дринкуотер неуклюже повернулся и поклонился Элизабет.
– Ваш слуга, мисс Бауэр…
Та не ответила, но посмотрела на отца:
– Я провожу мистера Дринкуотера до калитки, батюшка, а вы присядьте и отдохните после долгого разговора.
Старик кивнул и устало опустился на стул.
Обрадованный перспективой провести пару минут наедине с девушкой, Дринкуотер последовал за Элизабет, которая накинула на плечи шаль и вышла за дверь. Она отворила калитку и вышла на улицу. Он стоял рядом с ней, глядя на ее лицо и теребя в руках шляпу. У него вдруг защемило сердце при мысли, как напомнило ему это простое чаепитие о доме и семейном уюте. Но это было еще не все. Именно присутствие этой девушки сделало этот вечер незабываемым. Он с трудом сглотнул.
– Спасибо вам за гостеприимство, мисс Бауэр…
Воздух был наполнен ароматом растений. В сумерках эта корнуолльская улочка благодаря изрезанным всполохам папоротника, растущего по обочине, казалась объятой зеленым пламенем. Наверху щебетали пташки.
– Спасибо вам за вашу доброту, мисс Бауэр…
Она улыбнулась и протянула руку, которую он сжал, неотрывно глядя ей в глаза.
– Элизабет… – проговорила она, преступая через условности, но не сжимая его руку в ответ. – Прошу вас, зовите меня Элизабет.
– Тогда называйте меня Натаниэль…
Они нерешительно замолчали. Нелепая пауза длилась секунду. Потом оба улыбнулись и рассмеялись одновременно.
– Я думаю… – начала она.
– Что?
– Я думаю… Надеюсь, что вы не исчезнете совершенно… Мне было бы очень приятно видеть вас снова…
Вместо ответа Натаниэль поднес ее ладонь к губам. Он ощутил холод ее кожи, это был не лед отторжения, а умиротворяющий холодок безмятежного спокойствия.
– Ваш самый преданный слуга, Элизабет, – твердо сказал он. Задержав ее руку еще на мгновение, он повернулся и пошел.
Там, где улица делала поворот, он обернулся и увидел ее лицо, белеющее в густеющих сумерках и руку, машущую ему вслед.
Той ночью «Алгонкин» показался ему тюрьмой…