Интересно, есть у этого, в серых валенках с галошами из автопокрышек, жена и дети? Или живет бобылем, так и не решившись обзавестись семьей? О связном Ромин ничего не знал, кроме его внешности и пароля, да условных знаков, которые следовало подать при прекращении связи или при необходимости внеочередных встреч.
Знакомый подъезд, выводивший во дворы-лабиринты, неумолимо приближался, и Ромин снова начал нервничать, бросая по сторонам быстрые взгляды – тревожно все: прохожие, дребезжащие трамвай, шумная ватага ребятишек, бабки с кошелками, возчики на лошадях, запряженных в ломовые дроги. Появилась нервная зевота, мизинец на правой ноге стало сводить судорогой, а пальцы рук сделались просто ледяными.
«Прекрати, – одернул он себя, прислушиваясь, как неровными толчками бьется сердце. – Все трудности решает только один момент. Выстрел, которого никто не услышит, и ты наполовину свободен».
Надо бы, конечно, вновь заранее пройти по маршруту отступления, но нет такой возможности, и приходится уповать на удачу, которая от него еще ни разу не отворачивалась. Авось и сегодня...
Войдя в подъезд, Ромин шагнул за порог, в прохладный сумрак, пахнущий старым трухлявым деревом, гнилой капустой и пригорелой картошкой. Придержав дверь, чтобы она не хлопнула, он затаил дыхание и напряженно прислушался: не скрипнут ли половицы ведущей наверх лестницы? На втором этаже площадка с квартирами, а внизу только помещение какой-то давно не существующей конторы, ввиду необходимости ремонта и отсутствия дров не занятой под жилье для эвакуированных.
Выход во двор расположен в глубине подъезда, в темном закутке под лестницей. Метнувшись туда, он дернул за ручку, проверил, открыта ли спасительная дверь? Слава Богу, открыта.
Вернувшись, Ромин тихонько приоткрыл наружную дверь и оставил щель для наблюдения за происходящим на улице. Поглядывая в нее, он стянул зубами с рук варежки и сильно потер замерзшие пальцы о грубое сукно шинели – нельзя, чтобы они плохо слушались, сейчас многое решится, а действовать надо быстро, не теряя ни секунды.
Засунув рукавицы в карман, он полез за пазуху и сдвинул предохранитель пистолета – теперь добро пожаловать, весьма приятно повидаться в последний раз.
Человек в промасленном ватнике не торопился, шел неспешно, посматривая тревожно сторонам.
«Проверяется, – понял Ромин и мысленно поторопил его: – Ну, чего тянешь, скотина?! Давай живей...»
Хотелось покончить со всем как можно скорее, пока не пропала отчаянная решимость и им полностью не завладел страх. Хорошо бывшим сослуживцам по офицерскому корпусу, уже прижившимся во Франции, презрительно кривить губы, услышав о его намерении податься в Германию. Чистоплюи все эти Оболенские и Вильде, Голицыны и Богаевские – немцы, видите ли, извечные враги России, а свободолюбивая Франция друг и союзник, близкий сердцу русского дворянства, давшего приют несчастным французским дворянам во времена Великой французской революции.