Минут пятнадцать—двадцать было тихо, потом послышался звук мотоциклетного мотора и гулко бухнула входная дверь. Громыхнули по полу над головой притихших мужчин тяжелые сапоги – наверное, в избу вошло несколько солдат. Один остановился прямо на крышке лава.
Что-то зачастил голос старосты – слов не разобрать. Отвечала хозяйка, но тихо. Потом снова хлопнула дверь, прогромыхали солдатские сапоги и послышался громкий голос, сказавший на немецком:
– Он не мог так далеко забраться.
– Надо проверять все, – ответил другой. – Слишком велик риск. Я тоже больше надеюсь на контрольные посты и оцепление района, но есть приказ. К сожалению, он мог узнать слишком важные вещи...
Голоса немцев удалились, снова бухнула дверь избы, потом затарахтел мотоцикл. Вскоре откинули крышку подпола и вниз свесилась голова Таньки с торчащими в стороны косичками:
– Вылазьте.
Наверху резанул по глазам свет из окон, и даже не верилось, что прошло не больше часа их добровольного заточения в подполе: такое яркое солнце, синее небо на улице, тишина в деревне.
– Уехали? – опускаясь на лавку, спросил Андрей, дрожащими пальцами сворачивая цигарку.
– Упредили, что если станем укрывать беглых, то пожгут, – неохотно сказала хозяйка, подтягивая под подбородком концы покрывавшего голову платка, – а нас постреляют. Обшарили дворы и укатились к большаку.
– Это они про него болтали, – жадно затягиваясь махрой, кивнул на Семена гость. – Уходить тебе надо, парень, не то и правда тута всех побьют и тебя словят.
– Свяжите с лесом, – снова попросил Слобода.
– Нету у меня связи, – опустил голову Андрей. – Рад бы, да не могу. Сам жду, пока из рейда возвернутся.
– Тогда мне остается одно – пробираться к фронту, – заключил пограничник.
Гость, прищурившись, поглядел на него, словно прикидывая – шутит или говорит серьезно этот худой человек в одежке с чужого плеча?
– До фронта-то, мил человек, с полтыщи верст, и переходить его не на самолете, а на брюхе, да по дороге можешь не раз им в лапы попасть.
– Дойду, – упрямо мотнул головой Семен.
– Ладно, – встал Андрей, натягивая свое пальто. – Спасибо, хозяева, за приют да ласку. Соберите ему чего на дорожку пожевать. Придется помочь человеку. Есть у меня один знакомец надежный, доставит в лучшем виде ближе к Минску. С ним посты немецкие обойдешь, а дальше сам или он чего присоветует. Это все, чем могу посодействовать. А оставаться здесь и вправду больше нельзя – если они сюда раз приезжали, то повадятся. Собирайся, сейчас и отправимся.
* * *
Окопчик себе Щеглов обустроил на славу – глубокий, со ступеньками для стрельбы, с нишей для боеприпасов и гранат, с норой для укрытия от обстрела и бомбежки, а дно выстлано досками от старых, разбитых снарядных ящиков. Мечта, а не окопчик. Ходы сообщения соединяли его с другими окопами, в которых засели стрелки, а сам Щеглов – пулеметчик. Для стрельбы в темноте он набил в бруствер разных по высоте колышков и, когда надо стрелять, просто ставил ствол ручника на них и бил по заранее пристрелянным ориентирам – во всем нужна солдатская смекалка.