Было, конечно, опасение, что немцы могут затаиться, действовать еще осторожнее, пока не создадут опорные точки на нашей территории. Но не выдержали у них нервишки. Жадность, она пагубна. Массовость в разведке в отличие от физкультуры не всегда хороша. Им уже грезился такой жирный кусок, как бывшая белопольская агентура. Только они пока не знают, что не так уж ее много и осталось. А те, что попрятались по щелям, все равно не скроются. У нас тоже много ниточек в руках. Выкурим. Только нового нашего соседа ставить в известность не будем. Еще в Испании стало ясно, что немцы любят торопиться. Пусть торопятся…
Он поставил пустую кружку, вышел из кабачка и, закурив, пошел по улице, обсаженной липами, к особняку, в котором расположилось областное управление
Неплохой городок Брест. Чистенький, уютный, брусчатка блестит как новенькая. Наверное, здесь очень хорошо, когда липы цветут. Ладно, все это лирика…
Астахову вдруг пришла в голову мысль, что обязательно нужно съездить к Паисию Петровичу. Поговорить с ним. Алексей вестей не подает, это факт. Но факт – что и о провале его точно неизвестно. Увели – и все. А раз так, рано его списывать со счетов. Это знает любой начинающий оперативник.
Конечно: есть шанс получить нагоняй от начальства за то, что старается все сделать сам. Но уничтожение этой банды Астахов считал не только служебной задачей. Победить Барковского он хотел сам, своими руками. В таких единоборствах Сергей Дмитриевич не привык уступать врагу…
– Передохнем, – негромко сказал Чеслав.
Владислав устало сел на ствол свалившегося дерева. Оперся спиной о пень. Трудно дался ему этот переход по пружинящему, волглому мху. Не столько для тела – в душе была усталость от первородного страха. Он все время ощущал, что под зыбкой пленкой ненадежной тверди – бездна. Жидкая, засасывающе-липкая смерть, от которой нет спасения.
Каждый поход по болоту становился пыткой для Владислава.
А Чеслав был абсолютно спокоен. Он достал из подвешенной на суку торбы захваченные с базы немецкие консервы, открыл их и протянул панычу. Вторую банку взял себе. Они запивали мясо кисловатым вином, передавая друг другу флягу.
Младшего Барковского не удивила забота Чеслава. Они знали друг друга, что называется, с колыбели.
Когда родился Владислав, Чеслав уже вовсю бегал на большом и далеко не бедном дворе своего отца.
Исполнилось паненку два года, и пан Барковский позвал старого Леха к себе. «Послушай, Збигнев, – сказал пан, – мы оба старые солдаты, и была наша дружба в окопах сплавлена…» Старый Лех кивнул пану. Он многое помнит. Ведь он, Збигиев, верой и правдой служил пану Барковскому, как его дед и прадед служили своим Барковским. Только ему было известно, почему так быстро поднялось вновь было пришедшее в упадок без хозяйского глаза и от военного лихолетья имение. И только пан знал, откуда появилась у Збигнева мельница да злотые в трофейном сундучке. Хозяин объяснил, что хочет он, Барковский, его Чеслава видеть подле своего сына. Чего Леху отказываться от такого лестного предложения?