Стал Чеслав вроде няньки и наперсника забав у молодого пана.
…Чеслав отбросил пустую банку. Владислав давно уже сидел в полудреме.
– Пошли, – сказал Чеслав, – дотемна должны успеть.
Он шел чуть впереди. Вспоминал и размышлял. Может, по происхождению он и ниже панов, а вот в другом нет особой меж ними разницы. Во всяком случае, образование у него – дай бог любому пану.
Когда срок подоспел, Барковский решил, что Чеславу пора серьезно учиться. Он заставил старого Леха отправить сына во Львов, в иезуитский коллегиум.
Пан не собирался делать из Чеслава ксендза. Главное, отцы-иезуиты хорошо учили не только наукам, но и изворотливости ума, послушанию. Он тоже не вечен. Так пусть рядом с сыном будет слуга, который одинаково свободно владеет и словом божьим, и оружием, и хитростью, и ядом.
Поначалу Чеслав тяжело переживал разлуку с родными местами, с молодым паном Владиславом, к которому был сильно привязан. Здесь, во Львове, прочие послушники относились к нему насмешливо, пренебрежительно.
Но вскоре от природы хитрый и изворотливый Чеслав понял, что святые отцы сами святы лишь внешне. Он быстро научился лицемерить. Стал незаметно исчезать из семинарии. Обычно первогодники такого себе не позволяли. Когда на него донесли – он безмолвно выдержал удары плетьми, но потом безошибочно определил доносчика и избил его так, что тот месяц в себя приходил. Следов побоев никто не нашел. Наука отцов-иезуитов уже стала давать свои плоды.
Больше на него не доносили.
Отдыхал он в городе. Львов тогда был веселым местом. Как же хороши были львовские «флячки».[22] Это вам не консервированные сосиски. А знаменитое пиво! А какие во Львове были паненки!
За год-другой Чеслав превратился в настоящего завсегдатая самых темных притонов, к которым обыватели Львова старались сами близко не подходить и детей своих не подпускали. Там он отточил науку точного удара ножом и перестал с трепетом относиться к жизни человеческой. Только вот завзятым «бавидамеком», как называли во Львове развлекателей дам, Чеслав так и не сумел стать.
На стройных, пышногрудых паненок, что так ласково и многообещающе улыбались красивому широкоплечему брюнету-послушнику, Чеслав смотрел украдкой. Он не знал, куда девать руки, не знал, какие слова говорить. Так что если и приходилось Чеславу грешить в уютных спаленках юных паненок со стройными ножками, то заслуга была здесь не его, а скорее самих энергичных и настойчивых барышень.
И вдруг, когда жизнь в коллегиуме стала для него родной и привычной, судьба нанесла первый подлый и сильный удар. Пришла весть из имения. Убит старый Лех, его отец.