– Но как же борьба? Как же Польша? Твоя форма?
– Польша? Думаешь, я за Польшу страдаю? За этих жалких людишек, которые всю жизнь гнут спины перед избранными ради нескольких крошек с их стола? Я, Барковский, буду страдать и рисковать своей и твоей жизнью ради всего этого быдла? Никогда! И тебе не советую… Пусть дураки слушают проповеди союзников о том, как немцы и русские разодрали великую Польшу, о русской экспансии на запад! Раз случилось – значит, должно было случиться. Скоро здесь заварится такая каша! И всем будет не до Польши. Завертятся жернова, способные перемолоть миллионы жизней…
– Что ты имеешь в виду?
– Что?! – Барковский-старший затянул ремень, подошел к убитому, вынул нож и обтер его пучком травы. Наклонился, взял медальон, повесил на шею. Приподнял убитого за плечи. – Помоги-ка…
Владислав непроизвольно отшатнулся.
– Ты что?! – сердито взглянул на него отец. – Хочешь, чтобы его обнаружили? – Он кивнул в сторону землянок. – Тогда за нас можно не дать и злотого…
Младший подошел. Взялся за ноги. Они зашли почти по колено в болото и, раскачав, бросили труп. Раздался всплеск. Пахнуло зловонием. Трясина вспучилась и осела, надежно спрятав тело.
Потом они тщательно мыли сапоги.
– Что же мы тогда? Отец?
– Ты о чем?
– Ну об этом, о жерновах…
– А-а-а… Немцы скоро стукнутся лбами с Россией. Это неизбежно! Сюда же влезут и американцы. Они всегда не прочь поживиться. Англичане и так уже по уши в дерьме, как и вся эта европейская сволочь. Пусть потом считают свои разбитые горшки… Но без нас!
– А мы?
– А мы как-нибудь вывернемся. На своей территории мы всегда сможем затеряться. А потом Скандинавия и… Ну понял?
– Вполне. А Польша?
– Ты опять за свое? Застегни френч… Когда придем, я спрошу у Кравца, куда делся банщик… Зачем нам несуществующая Польша? Я воюю прежде всего для себя и за себя. Мы жили как люди и дальше должны жить хорошо. В Польше ли, Испании, Парагвае. Я дерусь не из-за присяги, долга отечеству и прочей словесной паутины. А чтобы быть среди нескольких сотен человек, достойных пользоваться благами этого мира. Придет время, когда понадобится лить слезы по исстрадавшейся отчизне – тогда я буду первым. А сейчас – увольте. Не тот момент, чтобы стараться. Чем-то нужно жертвовать.
– Папа, но нельзя же ни во что не верить…
– Почему же не верить. В старой притче Соломона сказано: жизнь наша – прохождение тени, и нет нам возврата от смерти. Будем же наслаждаться и преисполнимся дорогим вином и благовонием, и да не пройдет мимо нас весенний цвет жизни, увенчаемся цветами роз, пока они не увяли. Везде оставим следы веселья – не пощадим вдовы и не постесняемся седин старца. Сила наша да будет законом правды, ибо бессилие оказывается бесполезным. Наслаждение! Вот смысл жизни! А наказание, которым грозят моралисты и древние и нынешние, – дым, блеф, пустота…