Тут война. Сперва крики «ура» и букеты с трехцветными ленточками, потом заголосили бабы по дворам, да забелели госпитали бинтами. Осенью шестнадцатого и он попал на австрийский фронт сапером. Под проливным дождем, а случалось и под австрийскими пулями строил переправы, наводил мосты, а по ночам, сначала опасливо, а со временем все внимательнее слушал большевистских агитаторов.
В семнадцатом не метался – сразу пошел за большевиками, потому что силу за ними чувствовал, уверенность. К земле, что после Октября по весне раздавать стали, так потянуло. Своим домом зажить захотелось…
Рябов зябко повел плечами. Раздражала его сырость в этом особняке. Скорее бы кончалась ночь, и уйти из этих хором. Уйти и забыть, вычеркнуть их из памяти…
Да, не получилось с землицей-то. Гражданская грянула. Стал воевать в Красной Армии. Воевал нормально, как раньше: вперед не лез, но и за спинами товарищей не прятался. Когда приказ давали, шел выполнять, добросовестно и основательно, а без приказа не высовывался. Зимой девятнадцатого в партию записался. Потом старшим в трофейную команду назначили. Подчиненных к дисциплине приучал и сам тяжелой работой не гнушался.
Пуля так и не нашла его. Нашел сыпняк. Полгода по лазаретам. Уже и не чаял выкарабкаться. Но повезло, выздоровел. Потом, как партийца и бывшего красного командира, направили на ответственную хозяйственную работу – директором стекольного завода. Приехал на место, а там хоть плачь, хоть смейся: директор есть, нет завода. Так – груды песка, ямы с водой, разбитые бараки. Вот и все… Через полгода – завод не завод, а так, артель, но дала стекло. Хотел уж было там обосноваться, перебросили в другое место – на гвоздильный завод. Дал гвозди. Еще не раз перебрасывали с объекта на объект, а потом, оценив исполнительскую жилку, начальство отправило его учиться в совпрофшколу.
…Рябов отошел от окна, зябко поежился и поправил накинутую на плечи шинель, на всякий случай коснулся кобуры, приятно ощутив тяжесть оружия. Медленно по-. шел по анфиладе. Произойдет ли сегодня что-нибудь? Честно говоря, быть в роли подсадки и заманивать к себе охотника не хотелось…
Как же хорошо было на хозработе. Его душа радовалась, когда удавалось распутывать всякие хозяйственные проблемы. Ему говорили «надо», он уверенно отвечал «есть». И старался делать, как сказали.
Когда ему предложили перейти на работу в органы, он тоже не сомневался: надо. Это было после того, как в тридцать третьем Рябов в Средней Азии на границе занимался продовольственными вопросами. Там он вполне сносно научился говорить по-немецки и чуть хуже на фарси. Способность к языкам открылась. А там кого только не было: и турки, и курды, и немцы. Наверное, именно тогда, когда с пограничниками вместе работал, и заметили его. А может, и по другим причинам, но через три года после той поездки он стал работать в НКВД.